В ответ на ее слова Дэрвуд издал сдавленный смешок, хотя выражение его глаз осталось серьезным.

— Полагаю, мне придется научиться быть снисходительным даже к весьма, увы, прискорбному недостатку вашей натуры, мадам. Хотя, должен признаться, он изрядно действует мне на нервы.

Либерти потупила взгляд. Неожиданно на нее накатила усталость. Напряжение последних дней давило ей на грудь.

— Поскольку мы сегодня столь откровенны друг с другом, милорд, могу я задать еще один вопрос?

— Разумеется, — ответил он, проведя пальцем по ее подбородку.

— Это нелегкий вопрос.

— Уже понял.

Либерти никак не могла сосредоточиться. Его пальцы, теплые и сильные, ворошили ей волосы, щекотали кожу головы. И это разбудило внутри ее непонятный трепет. Но стоило ей подумать о том, что ждет ее впереди, что будет уже сегодня ночью, как ее тотчас охватили сомнения. Когда Эллиот поведал ей о своем отце, о постигшем его позоре, ее душа моментально откликнулась на его страдания. Ей захотелось облегчить ему ту боль, которую она прочла в его глазах.

Эллиот дал ей так много. Как ни старалась, Либерти не могла припомнить, когда к ней относились с такой любовью и заботой. Сегодня Эллиот сделал все, чтобы она почувствовала себя хозяйкой положения. Помог ей осознать чувство собственного достоинства. На какие только ухищрения не пошел, чтобы доказать ей и всему свету, как много она для него значит. И она приняла его бесценный дар. И чего бы ей это ни стоило, она теперь не откажет Дэрвуду в том единственном, что может ему дать.

Либерти рассудила так, что дело здесь не только в физической привлекательности. Дэрвуд ожидал, что она достаточно опытна в таких вещах. Ей же хотелось — так же, как она надеялась, хотелось ему — не просто разделить с ним супружеское ложе. Либерти была уверена, что Эллиот одинок и мечтает обрести спутника, вернее, спутницу жизни.

Ради нее сегодня он был вынужден наперекор собственным привычкам и склонностям пойти на исключительный шаг — их венчание состоялось на виду у тех, кто привык зорко следить за всем, что творится в высшем свете. Какими бы соображениями он при этом ни руководствовался, Либерти предполагала, что они гораздо глубже, чем его стремление заполучить в свою собственность вожделенный Арагонский крест. Сегодня в центре его внимания она, и никто другой.

Интуитивно Либерти поняла, что сегодня он впустил ее в заповедный уголок собственный души, куда другим вход заказан. Он поделился с ней не просто семейной трагедией, — нет, он позволил разделить с ним его душевную боль. И его открытость и откровенность она будет ценить до конца своих дней.

— Либерти? — Его оклик вывел ее из раздумий. — Я жду.

Она медленно подняла на него глаза. Огонь, который пылал в них, каким-то образом перекинулся в глубины ее естества.

— Речь пойдет о наших отношениях. Я хотела бы знать…

— Знать что? — Он взял ее лицо в свои ладони. — Почему я прикасаюсь к вам? — Большим пальцем он погладил ее губы. — Почему мои глаза горят, когда смотрю на вас? Почему в моем теле разливается жар, — он наклонился к ней так близко, что Либерти отпрянула к спинке дивана, — стоит лишь мне ощутить аромат ваших волос? Кстати, что это? Сирень?

— Лаванда, — еле слышно проговорила она.

— Боюсь, я уже не могу без него. — Эллиот нежно и трепетно погладил ее лицо. Голос его перешел на шепот, и Либерти почувствовала, что ее начинает бить дрожь.

— Милорд…

— Либерти, я дал вам слово, что не буду принуждать к исполнению супружеского долга, — произнес Дэрвуд и впился жадным поцелуем в ее губы. Когда же он наконец оторвался от нее, дыхание его сбилось, словно он пробежал не одну милю. — И я его сдержу. Хотя и не стану отрицать, что страстно желаю обладать вами.

— Но я хотела знать совсем не это, — заговорила Либерти дрожащим голосом.

Он отпустил ее, но она удержала его руки.

— Я всего лишь хотела знать, готовы ли вы пообещать мне, что я испытаю то неописуемое блаженство, какое вы подарили мне в прошлый раз?

— Либерти?.. Что вы такое говорите? — Он смотрел на нее непонимающим взглядом.

— Вы когда-нибудь прекратите только говорить и целовать меня? — сказала она, коснувшись губами его щеки. — Или я буду вынуждена соблазнить вас?

— Вы?.. Меня?.. — вырвалось у него.

— Если вам того, конечно, хочется. — В лице его отразилось нечто такое, перед чем невозможно было устоять, и Либерти не могла отвести глаз. — Хотя я предпочла бы, чтобы мы взаимно соблазнили друг друга. — И с этими словами она направила его руку к лифу. — Прошу вас, милорд, возьмите меня. Я уже устала ждать.

Она прижала его руку к своей груди, и в следующее мгновение Эллиот привлек ее к себе. Издав негромкий торжествующий возглас, он потянулся и обнял ее за плечи, чтобы усадить к себе на колени. Сквозь шелк платья она ощутила его упругие мышцы. У нее закружилась голова, как от вина. Эллиот тесно привлек ее к себе и поцеловал волосы.

— Доверьтесь мне, Либерти, — прошептал он. — Все, о чем я вас прошу, — это довериться мне.

Последнее, что запомнилось ей, прежде чем он впился в нее поцелуем, это тепло, исходившее от него. Он сжимал ее, не давая пошевелиться, а губы его поставили своей целью лишить ее последней воли к сопротивлению. В итоге Эллиот добился своего — ее губы раскрылись, подобно лепесткам бутона, навстречу его настойчивым ласкам. Преграда была преодолена, и его горячий язык тотчас устремился в ее рот, где сплел объятия с ее языком, и вместе они начали страстную любовную пляску.

Его жадные, горячие губы, его руки, которые непрестанно нежно касались и с нажимом гладили ее спину, — все это явилось для Либерти потрясением. Она чувствовала, как капля за каплей ее собственное «я» куда-то исчезает, словно растворяется под его ласками. Вскоре она уже не понимала, то ли откликается на призывные ласки Эллиота, то ли провоцирует их. Когда пальцы Эллиота ринулись к ее лифу, она вскрикнула, ощутив прикосновение к груди; сквозь ткань платья они настойчиво ласкали недоступные выпуклости ее тела. Неожиданно ее руки обвили его шею.

Эллиот застонал от восторга и расстегнул первую пуговицу у нее на платье.

— Давно бы так, — твердил он. — Позвольте мне…

В следующее мгновение на нее волной обрушилось желание. Ей так захотелось прижаться к нему совсем близко, слиться с ним, стать единым целым. Воспоминание о том ощущении, что он однажды подарил ей, когда ей захотелось его, довели ее едва ли не до безумия, и она принялась торопливо расстегивать на себе платье. Ощущение это подействовало, как волшебное зелье, которому противостоять невозможно. Либерти проникла рукой ему под сюртук, и разум ее, казалось, тотчас покинул. Обвив руку вокруг его талии, она прильнула к нему в надежде, что избавится тем самым от невыносимого напряжения, которое болью отзывалось в каждой груди. Что-то пробормотав, Эллиот расстегнул еще три пуговицы на лифе ее платья.