На минуту повисло молчание, цепляющееся за ее слова. Гарольд с новой силой поразился тому, как жизнь способна измениться в один миг. Ты можешь заниматься самыми будничными делами — выгуливать собаку своего друга, обуваться — даже не догадываясь, что все твои чаяния скоро пойдут прахом.

— Может, он еще вернется…

— Уже прошел год.

— И все же…

— Нет.

Мартина шмыгнула носом, как будто простыла, хотя оба знали, что это не так.

— И вот появились вы — по пути в Берик-на-Твиде…

Гарольд с опаской подумал, не начнет ли Мартина отговаривать его от такого невозможного предприятия, но она вымолвила только:

— Мне бы хоть крупицу вашей веры…

— Но она у вас есть!

— Нет, — возразила Мартина. — Я жду того, чему никогда не бывать.

Она сидела, не двигаясь, и Гарольд догадался, что она думает о прошлом. А еще он понял, что и его вера, какой бы она ни была, сама по себе очень непрочна.

Гарольд очистил тарелку Мартины, отнес на кухню, включил горячую воду и вымыл грязные кастрюли. Объедки он отдал собаке, а сам все думал о Мартине, ожидавшей мужчину, который никогда не придет. Ему вспомнилась жена — как усердно она оттирала никому не видимые пятна. Ему вдруг показалось, что он понимает ее, и тут же захотелось ей об этом сказать.

Позже, когда он укладывал пожитки в пластиковый пакет, в прихожей послышалось шуршание, а затем стук в дверь. Гарольд открыл. Мартина подала ему две пары плотных носков и моток синей изоленты. Повесила ему на запястье за лямку рюкзак, а в ладонь вложила медный компас. Все эти вещи когда-то принадлежали ее сожителю. Гарольд уже собирался возразить, что ему столько не унести, но она склонилась к нему и мягко поцеловала в щеку.

— Удачи вам во всем, Гарольд, — напутствовала Мартина. — А за комнату вы мне ничего не должны. Вы просто гостили у меня.

Компас, нагретый ее ладонью, приятной тяжестью лег ему в руку.

Гарольд вышел из дома, как и обещал, чуть свет. На подушке он оставил открытку, в которой поблагодарил Мартину, а также набор ламинированных подставок, потому что ей они, вероятно, пригодятся больше, чем Куини. Тьма на востоке раскололась, явив бледную полоску, понемногу ширившуюся и вскоре захватившую весь горизонт. Спустившись по лестнице, Гарольд потрепал на прощание покинутого хозяином пса.

Он тихо прикрыл за собою дверь, не желая будить Мартину, но она провожала его взглядом из окна ванной, прижавшись к стеклу лбом. Гарольд не обернулся и не помахал ей. Он успел разглядеть в окне ее лицо и постарался шагать как можно бодрее, подозревая, что она переживает из-за его мозолей и тапочек, и печалясь, что оставляет ее одну, в компании одного лишь пса и ботинок для ходьбы. Нелегко далось ему это гостевание. Тяжело уходить, когда только-только начал что-то понимать.

После беседы с дежурным врачом Морин все больше впадала в уныние. Она со стыдом вспомнила о визите, который Куини Хеннесси нанесла им двадцать лет назад, и пожалела, что не отнеслась к ней участливее.

Теперь, без Гарольда, бесконечные дни перетекали один в другой, и Морин апатично наблюдала за их сменой, не зная, чем их заполнить. Она решила было снять белье с постелей, но потом сообразила, что в этом нет никакого смысла, поскольку некому смотреть, как она с грохотом хлопает крышкой корзины для белья или ворчит, что она прекрасно управится без чьей-либо помощи, большое спасибо. Она развернула на кухонном столе карту автодорог, но стоило ей начать рассматривать ее, пытаясь проследить путешествие Гарольда, как одиночество укололо ее еще острее. Внутри Морин простерлась такая пустота, словно сама она тоже превратилась в невидимку.

Морин разогрела себе баночку томатного супа. Как же случилось, что муж идет в Берик, а она сидит дома и страдает от безделья? Что такое между ними она упустила? В отличие от мужа Морин окончила школу с приличным аттестатом. Затем закончила секретарские курсы, а пока Дэвид ходил в начальную школу, выучила французский в Открытом университете. Ей всегда нравилось заниматься садоводством. Когда-то на их участке на Фоссбридж-роуд каждый дюйм был засажен фруктами или цветами. Морин постоянно что-нибудь стряпала. Она читала Элизабет Дэвид[16]и с удовольствием выискивала у нее новые ингредиенты. «Сегодня мы в Италии, — со смехом распахивала она дверь столовой и подавала Дэвиду с Гарольдом ризотто со спаржей. — Buon appetito». Сожаления о том, сколько всего она с тех пор позабросила, захлестнули ее с головой. Куда подевалась былая предприимчивость? И силы все это проворачивать? Почему она никогда не путешествовала? Почему так мало занималась сексом, когда это было еще возможно? В последние двадцать лет она только и делала, что вытравливала и истребляла минуту за минутой свою жизнь. Что угодно, лишь бы ничего не чувствовать. Что угодно, лишь бы не встречаться взглядом с мужем и не говорить о невыразимом.

Жизнь, прожитая без любви, это вовсе не жизнь. Морин вылила суп в раковину, присела у кухонного столика и крепко прижала ладони к лицу.

Именно Дэвид подал ей идею выложить Рексу всю правду о походе Гарольда. Однажды утром он признался ей, что долго обдумывал ее положение и понял, что откровенность пойдет ей во благо. Морин рассмеялась и возразила, что она совсем не знает Рекса, но сын не согласился, ведь Рекс ей сосед, поэтому они не могут не знать друг друга.

— Но это не значит, что мы разводим с ним беседы, — не сдавалась Морин. — Они переехали сюда всего за полгода до того, как у него умерла жена. К тому же мне вовсе не обязательно с кем-то это обсуждать. У меня есть ты, радость моя.

Дэвид признал, что это, конечно, так, но только и Рекс может извлечь для себя пользу из ее откровенности. Невозможно скрывать правду всю оставшуюся жизнь. И только Морин хотела высказать, как она по нему соскучилась, как Дэвид посоветовал ей пойти и немедленно поговорить с Рексом.

— Скоро мы увидимся? — спросила она.

Сын заверил, что скоро.

Она застала Рекса в палисаднике: тот подравнивал серпом газонный бордюр. Морин встала у забора, разделявшего их участки, немного скособочившись на крутоватом склоне, и беспечным тоном спросила, как он поживает.

— Тружусь вот… Что еще нам остается? Как Гарольд?

— Хорошо…

Ноги у Морин подкашивались, пальцы вдруг задрожали. Она набрала в грудь воздуха, словно начиная разговор с новой строки.

— Дело в том, Рекс, что Гарольда нет дома. Я солгала. Извините.

Она прижала кончики пальцев к губам, словно боясь выболтать лишнее, и отвела глаза.

В гнетущей тишине Морин слышала, как Рекс положил серп на траву, и не глядя почувствовала его приближение. Запах мятной пасты сопроводил его слова, сказанные вполголоса: