Они вернулись к веранде в то время, когда Гастингс с женой тоже выходили из боковой аллеи, серьезно разговаривая, но с бодрыми, веселыми лицами.

Капитан подошел к Гастингсу:

— Уже поздно, ваше превосходительство, прошу позволения удалиться, так как хочу завтра рано утром выехать в Лукнов для исполнения ваших приказов. Вы получите известие, как только поручение будет выполнено.

— Поезжайте, капитан, — отвечал Гастингс, протягивая ему руку, — и не забывайте, что все зависит от вас.

Он сказал свое напутствие без особенного ударения, но капитан чувствовал, как дрожала его рука.

— Вы знаете, ваше превосходительство, я постараюсь все выполнить.

Синдгэм простился с Марианной, сказавшей ему несколько сердечных слов, и поцеловал руку Маргариты. Он чувствовал ее горячее, судорожное пожатие и, увидев слезы на ее глазах, повернулся и быстро скрылся, пока остальное общество подходило к веранде.

Гастингс простился с гостями и ушел с женой к себе. Поглощенные своими мыслями и заботами, они не заметили перемену в лице Маргариты. Она же отпустила своих прислужниц и долго еще плакала у окна своей спальни, глядя на освещенные луной деревья. Она сама не знала, от радости или горя лила она свои слезы? Иногда ее охватывала радость, ей казалось, что она нашла высшее счастье и только сегодня начала жить, пробудившись от туманного сна, а потом вдруг острая боль пронзала ее сердце при мысли, что завтра опять настанет день, а уже не будет того, с кем связывала ее радостная тайна, которую она ни за что не поведала бы даже матери. Маргарита поцеловала лепестки лотоса, бережно положила его в свой молитвенник, а когда наконец стала засыпать, слезы ее еще не высохли, а губы шептали с блаженной улыбкой: «Храни тебя Господь!»

Придя в себя, капитан Синдгэм велел подать ему лошадь, уложил свой чемодан, положив туда разные вещи из всегда запертого шкафа, потом приказал лакею смотреть за квартирой, сказав, что едет в форт взять конвой для путешествия в Лукнов.

Оседлав коня, Синдгэм в последний раз взглянул на ярко освещенные окна дома Гастингса и крупной рысью направился за город.

Странную картину представляли окрестности Мадраса, резиденции английского президентства на берегу Коромандельского залива. У самого берега стояла тогда уже сильно укрепленная цитадель форта Сен-Джордж, защищенная двойной линией укреплений. Большая эспланада отделяла форт от старого города Блактовер, состоявшего из маленьких неправильных улиц, населенных туземцами, и только несколько площадей занимали склады европейских товаров.

Дальше от моря, пересеченный маленькой речкой Кум, раскинулся новый город совершенно европейского типа с великолепными дворцами и изящными виллами, где жили губернатор, главные чины управления, богатые купцы и некоторые из знатнейших индусов. Здесь шла роскошная жизнь, нарядные экипажи сновали по улицам, знатных индусов носили в паланкинах, а раджи при торжественных выездах составляли целые шествия с массой слуг и слонов. В то время гавань еще не построили, и судам приходилось стоять на рейде, очень опасном в бурную погоду, хотя для торговли в известные времена года такое положение вызывало неудобство, но отчасти оно обеспечивало форт от нападения с моря — для враждебного флота было бы громадным риском обстреливать его.

Всегда оживленный город точно вымер, торговые суда, наполнявшие рейд, исчезли и ушли в более безопасные гавани побережья. Дворцы европейского квартала стояли заброшенными. Губернатор сэр Роберт Даусон занял квартиру коменданта форта Сен-Джордж, некоторые индусские князья и высшие чиновники приютились в маленьких и неудобных помещениях в крепости. Остальные обитатели вилл и дворцов теснились в старом городе, где соединялось богатство и нищета, представляя пеструю смешанную толпу. Нарядный город казался превращенным в лагерь, куда перевели войска из форта, обратив многие дворцы в казармы. У главных ворот города выставили батареи, сильные караулы стояли за городом и патрули далеко объезжали местность. Все форты вооружили, пушки обратили к морю на случай приближения враждебного флота.

Вся местность кругом, насколько хватало глаз, была голой и безлюдной: когда-то цветущие деревни напоминали также пустыню, ее жители бежали под защиту орудий форта, разместившись у самого города в палатках и землянках. Они привели стада и привезли свои съестные припасы, сколько могли взять, увеличив таким образом городские и крепостные запасы. Вдалеке же днем виднелись облака дыма, а ночью — столбы огня: там расположился лагерь Гайдера-Али, мечом и огнем превращавшего все в пустыню.

Гайдер-Али раскинул свою главную квартиру у форта Арко, отвоеванного при первом приступе. Войско его растянулось громадным полукругом, с азиатской дикостью опустошая местность, но с европейской дисциплиной повинуясь своему полководцу. Быстрые всадники-телохранители Гайдера-Али часто подъезжали к самым воротам города; караулы и батареи пытались стрелять в них, но, подъехав на расстояние выстрела, они рассыпались поодиночке и не давали возможности прицелиться. Ни одного из них не удалось убить. Когда же стреляли они из своих длинных ружей, пригнувшись к лошадям, то всегда попадали, Суеверный страх охватил английские войска перед мгновенно появляющимися всадниками, которые проносились вихрем и убивали наповал кого хотели.

Гайдер-Али крепко засел на своей позиции, собирая все, что можно, в свой лагерь, а остальное уничтожая. Он еще не решался нападать на сильную английскую позицию, защищенную фортом и растянутыми укреплениями, что потребовало бы разделения сил противника. Очевидно, ожидая прихода французской эскадры, он вознамерился напасть одновременно с моря и с суши и сразу уничтожить английское войско. Настроение в Мадрасе царило угнетенное; везде чувствовался упадок духа, доходивший до отчаяния, так как и тут знали, что идет сильная французская эскадра и тогда последует решительный и неминуемо гибельный удар. Войско Гайдера-Али состояло из диких мизорских горцев, уверенных в своей непобедимости. Ими командовали опытные французские офицеры, тогда как английское войско, истощенное тяжелой сторожевой службой, не верило в свои силы и уступало противнику численностью. Английский губернатор Мадраса сэр Даусон не обладал ни боевой опытностью, ни энергией, ни осмотрительностью, так что мало внушал доверия как командир.

Однажды утром со сторожевой башни форта Сен-Джордж и с высокой башни обсерватории наблюдатели увидели на горизонте в туманной дали суда, плывущие широкой линией. Страшное волнение охватило весь город и крепость. Ужас обуял всех в ожидании, как всем показалось, медленно двигающейся французской эскадры. Люди устремились на берег. Раджи сели на своих слонов, индусы и европейцы толпились и теснились, и все смотрели на море. Суда виднелись маленькими точками, они пока еще находились слишком далеко.

В лагере Гайдера-Али тоже, верно, заметили приближение судов, так как оттуда слышались глухие раскаты пушечных салютов, увеличивая страх жителей Мадраса.

Вдруг с форта Сен-Джордж раздался выстрел. Все испуганно оглянулись, и скоро разнеслась весть, что Гайдер-Али идет, чтобы немедленно при появлении эскадры атаковать английскую позицию. Но сквозь черный дым, поднимавшийся от гор, у подножия которых расположились передовые посты армии Гайдера-Али, ничего не было видно — ни облаков пыли, ни блеска оружия. Наконец туман рассеялся и в глубокой тишине ожидания послышались сначала неуверенные, а потом радостные возгласы: