Оставалось только ждать, пока комбинация Нейрат – Макензен сможет предотвратить опасный курс немецкой внешней политики. Говорили, что французский посол в Берлине Франсуа-Понсе заметил однажды, покидая здание на Вильгельмштрассе, 76 (главное здание министерства иностранных дел): «Я видел Отца и Сына, но где же Святой Дух?» Понсе обожал bons mots{Словечки, остроты (фр).} такого рода.

Сам же Нейрат прекрасно знал мир и тонкости дипломатической профессии. В отличие от большинства немцев он не испытывал чувства неполноценности, когда речь шла об отношениях с иностранными государствами. Нейрат превосходно вращался в дипломатической повседневности, обладал здравым смыслом и, как говорили, «прозорливостью крестьянина». Однако политическое предвидение не являлось его сильной стороной, он был склонен к упрощению проблем. Его главным недостатком оказалось неумение вести беседу, особенно при большом скоплении людей. Нам в министерстве иностранных дел было трудно представить, как Нейрат умудрялся вставлять словечко в перепалках, обычных для словоохотливого Гитлера.

Говорили, что в марте 1936 года, в критическое время оккупации рейнских земель германскими войсками, Нейрату удалось сдержать Гитлера, хотя это и было весьма рискованно, от зигзагов во внешней политике. С лета 1936 до конца 1937 года мне довелось наблюдать Нейрата во время его руководства в Берлине, так сказать, вблизи. Его внешнеполитическая программа основывалась на мирной эволюции. Мне много известно о методике Нейрата того времени. Правда, здесь я не стану говорить о том, насколько ему удавалось осуществить задуманное. Но я никогда не мог понять, почему Нейрат, которому исполнилось семьдесят три года, должен был в последующем страдать в заключении у союзников за свое поведение в эти годы. (На Нюрнбергском процессе в 1946 году Нейрат был приговорен к пятнадцатилетнему заключению. Освобожден в 1954 году в возрасте 81 года, а в 1956 году умер. Однако его осудили не только и не столько за дипломатию, но и за то, что в 1939 – 1942 годах возглавлял протекторат Чехии и Моравии. – Ред.)

Замечу также, что, кроме опасной напряженности в Испании, в то время мы не сталкивались с явными критическими проблемами. Поэтому оказывалось возможным обратиться к конструктивной деятельности.

Идея аншлюса (присоединения) Австрии понемногу распространялась как в самой Германии, так и в Австрии. После договора, заключенного 10 сентября 1919 года в Сен-Жермене (договор между побежденной Австрией, с одной стороны, и США, Британской империей, Францией, Италией и Японией и объединившимися с ними двенадцатью странами (Бельгия, Китай, Куба, Греция, Никарагуа, Панама, Польша, Португалия, Румыния, Югославия, Сиам, Чехословакия) – с другой. – Ред.), самыми активными его оппонентами оказались социалисты и национал-социалисты. Фактически большинство людей (немцев Германии и Австрии. – Ред.) поддерживали аншлюс. Проблема заключалась в том, чтобы перевести проблему из сферы европейской политики и рассмотреть ее, как таковую.

Соглашение с Австрией, заключенное в июле 1936 года, о котором я уже говорил, было результатом весьма солидной работы. В течение всего лишь одного года было сделано такое количество замечаний в связи с различными пунктами, что в Вену послали специальную делегацию, чтобы прояснить их. Я был главой этой делегации и в течение целой недели улаживал проблемы с обходительным и интеллигентным министром иностранных дел Австрии Гвидо Шмидтом. Я также беседовал с канцлером Шушнигом{Шушниг Курт фон (1897 – 1977), в 1934 – 1938 гг. федеральный канцлер Австрии.}.

В результате по большинству пунктов нам удалось добиться соглашения. Следовательно, добившись желаемого, я мог вернуться в Берлин с осознанием выполненного долга, но уже в Вене отчетливо понял, насколько мимолетными могут быть результаты этих переговоров. Среди австрийских чиновников мы встречали проявлявших гостеприимство в связи с дружескими отношениями с Третьим рейхом и сторонников аншлюса, а также его противников.

Те, кто поддерживал нас, по-разному (и зачастую их логические доводы противоречили друг другу) относились к причинам, вызывавшим аншлюс, и высказывали разные точки зрения в связи с той формой, в которую он должен был вылиться. Типичный немец и австрийский национал-демократ сильно отличались по умонастроениям и взглядам, что, скорее всего, не обещало ничего хорошего в будущем. Во время наших переговоров в Вене дружелюбный genius loci{Добрый гений (данного места) (фр).} немало постарался, чтобы преодолеть эти огромные разногласия, когда мы распивали вино нового урожая.

В моей памяти не сохранилось приятных воспоминаний об этих восьми жарких летних днях, проведенных в Вене. Поскольку предметом наших переговоров являлись расхождения во внешней и внутренней политике, к нашей делегации прикрепили несколько людей партии. Мне довелось откровенно поговорить с некоторыми из них, призывая соблюдать выдержку, обычную для практики ведения дипломатических переговоров. Те из них, кто занимал высшие посты в партии, в частности доктор Кеплер, позже ставший статс-секретарем в министерстве иностранных дел, ездили из Вены в Берлин, лично докладывая о происходившем Гитлеру. Вряд ли Гитлер читал мои последующие доклады о переговорах.

После выхода Германии из Лиги Наций в связи с германо-польскими противоречиями и подписания германо-польского соглашения 1934 года («О мирном разрешении споров», 26 января 1934 года. – Ред.) отношения между Германией и Польшей практически не привлекали общественного внимания. Мы продолжали придерживаться идеи согласия и сдерживали немецкую прессу, хотя и имели все основания для претензий.

Польский сейм воспользовался отсутствием критических выпадов со стороны прессы и продолжил старую игру. Когда так называемая Женевская конвенция исчерпала свои полномочия, мы предложили правительству в Варшаве заключить специальное соглашение об уважении прав этнических меньшинств. Они отказались. Наконец в ноябре 1937 года было решено, что оба правительства издадут сходные декларации по правам этнических меньшинств, о чем было заявлено в торжественной обстановке. Однако в результате ничего не изменилось. Пропасть между Германией и Польшей, обусловленная Версальским договором, оставалась открытой.

На Западе же мы находились на пути урегулирования отношений, но в политическом и военном смысле оставались на оборонительных позициях.

Что же касается Англии, то летом 1937 года достигли договоренности о начале переговоров в Лондоне под руководством фон Нейрата. В июне 1937 года я отметил, что отношения между Германией и Англией можно улучшить постепенно, шаг за шагом, в ходе конкретного практического сотрудничества, в особенности с помощью многостороннего Западного пакта, в рамках которого двусторонний комитет мог бы решить проблемы спорных земель (колоний). Это могло быть подкреплено гарантией Германии не проводить антианглийскую политику на Дальнем Востоке. К сожалению, визит Нейрата был отменен из-за дурного настроения у Гитлера.

Устав от роли буфера между великими державами после выхода Германии из Локарнского пакта, Бельгия была озабочена тем, как прийти к соглашению об уважении своих прав с Германией и западными державами. В результате переговоров, где, обойдя министерство иностранных дел, главную роль сыграл бельгийский посол, граф Давиньон, обе стороны согласились принять бельгийско-германскую декларацию. Правда, внесенные позже дополнения свели всю работу графа на нет. Но все же это было хорошее начало, и последующие события его не умалили.