Хабир показал пальцем на верблюда, стоявшего поодаль справа.

— Видишь это белое животное? Разве оно не изумительно? Это молодая верблюдица, ей всего пять лет. Своей красотой она отвечает самым высоким требованиям: прекрасно сложена, у нее большие глаза, длинная стройная шея и высокий твердый горб. Я купил ее для сиди Шакира на верблюжьем рынке в Асиле. Всего три месяца назад она родила маленького верблюжонка, почти черного. Да, окрас верблюдов такой же разный, как они сами. У каждого свой норов, свои привычки, свои капризы. Некоторые безмерно добродушны, другие упрямы, как ослы, а некоторые злопамятны, как старухи. Они весьма осмотрительны в проявлении своей благосклонности, держатся выжидающе, недоверчивы, им надо сначала присмотреться к хозяину, прежде чем они начнут доверять ему. Хозяин должен добиваться их расположения, а не наоборот. Они не какие-нибудь приблудные собаки.

— Да, я вижу верблюдицу. — Рабия наконец разглядела в указанном направлении белое пятно. Пятно среди множества других оттенков: коричневых, коричневато-черных, бурых, серых, серовато-коричневых, цвета охры и желтых. Это был пестрый, живой лоскутный ковер, по-прежнему всасывавший в себя воду. — Да, да, вижу. Я хотела бы пройти в тень, туда, вглубь, где деревья. Надеюсь, ты извинишь меня.

— Разумеется. Все равно мне надо позаботиться о размещении запасов воды. Когда солнце минует зенит, мы двинемся дальше.

Рабия углубилась в рощицу. Наконец она была уверена, что никто не видит ее. Справила нужду, очистилась песком и вынула из внутреннего кармана своей джеллабы ланолиновую мазь. Втерла в стертые до крови ягодицы, как уже делала в предыдущие дни. Лекарство принесло облегчение. Мелькнула мысль, что завтра караван уже дойдет до вади реки Себу, и потом до Феса останется один, ну, от силы два дня пути.

Мысль о том, что цель уже не за горами и она наконец выполнит свое задание, обрадовала ее. Но и немного огорчила, к ее удивлению.

— А вот и я. — Магистр вышел из-за угла ее шатра и изобразил что-то вроде поклона. — Я пришел, чтобы поставить тебе шах и мат!

Рабия не могла удержаться от улыбки. От рассказчика историй веяло такой беззаботной уверенностью, что ему было невозможно отказать.

— А если я не захочу играть?

— Ты? Не захочешь играть? Но я целый день предвкушал нашу встречу. Это было единственное, что поддерживало меня. Нет, нет, ты должна мне ответную игру.

Это была истинная правда. А потому Рабия уже расставляла фигуры, успев принести из шатра доску и разложив ее на песке у костра.

— Сегодня начинаешь ты. — Она повернула к нему белые фигуры.

— Об этом не может быть и речи. Я играю черными. Они ближе моей душе.

Рабия не стала уточнять, что он имел в виду, просто пошла навстречу его пожеланию. Они начали играть. Быстро выяснилось, что Магистр превосходно умел играть и был во всех отношениях достойным партнером. И тем не менее одним смелым ходом ей удалось настолько потеснить черного короля, что она смогла радостно объявить: «Шах!» И сделала это так живо, наклонив вперед голову, что чадра немного сползла с лица, а девушка этого и не заметила, увлеченная игрой. Она победоносно смотрела на партнера, ожидая увидеть его ошеломленное лицо.

— Ты действительно очень красивая, — неожиданно произнес он.

Теперь пришла очередь Рабии удивляться. Вместо того чтобы оценить ее безупречную игру, он второй раз восхищался ее красотой. Она только сейчас заметила, что чадра сползла, и хотела было поспешно поправить ее, но не стала делать этого. Причиной было выражение его лица — улыбка и несомненное восхищение.

Ее охватило теплое чувство. Еще никто за ее семнадцатилетнюю жизнь не делал Рабии такого комплимента. Она колебалась, накидывать ли ей снова чадру, поскольку даже скромная, благовоспитанная девушка не обязана скрывать свое лицо перед каждым мужчиной. Существуют исключения, их много, и все они перечислены на священных страницах Корана, большинство которых Рабия знала наизусть. Как там сказано в Двадцать четвертой суре?

… И скажи женщинам верующим: пусть они потупляют свои взоры, и охраняют свои члены, и пусть не показывают своих украшений, разве только то, что видно на них, пусть набрасывают свои покрывала на разрезы на груди, пусть не показывают своих украшений, разве только своим мужьям, или своим отцам, или отцам своих мужей, или своим сыновьям, или сыновьям своих мужей, или своим братьям, или сыновьям своих братьев, или сыновьям своих сестер, или своим женщинам, или тем, чем овладели их десницы, или слугам из мужчин, которые не обладают желанием…

Именно так ведь и сказано: или слугам из мужчин, которые не обладают желанием… Разве Магистр не подчеркивал много раз, что он ее слуга? Подчеркивал. А раз так, он имел право видеть ее лицо. Но что, если сейчас придет хабир? Вряд ли она сможет объяснить ему причины, побудившие ее оставить свое лицо неприкрытым. И если уж быть честной, этот невысокий мужчина, исполненный достоинств, вовсе не ее слуга. Слово «слуга» в его устах не более чем любезность, к сожалению…

Рабия набросила на лицо покрывало и снова произнесла:

— Шах!

— Я слышал. — Магистр прикрыл своего короля, и они продолжили игру.

Борьба была бескомпромиссной, и в конце концов Рабия проиграла. Она начала заново расставлять фигуры, но он отмахнулся:

— Не надо, Рабия. Лучше я пойду к своим друзьям-невольникам. Не хотел бы я снова встретиться у твоего шатра с предводителем каравана. Вчера вечером он чуть не пронзил меня взглядом. Приятных тебе сновидений.

Рабия долго смотрела ему вслед. У нее было ощущение, что он оставил за собой пустоту, исчезнувшую лишь с появлением хабира, вскоре тоже заглянувшего к ней на огонек.

Он принес с собой две медные чашечки.

— А ты не задумывался, что твои ночные экскурсии могут губительно сказаться на нашей участи? — Витус взглянул на Магистра.

— Задумывался, задумывался. — Маленький шахматист завернулся еще в одну накидку и тесно прижался к другу. — Давай сделаем, как верблюды, а, сорняк? Согреем друг друга и выставим задницы на ветер.

— Не уходи от ответа. Я видел, как хабир все это время не сводил глаз с шатра служанки и отправился туда лишь тогда, когда ты ушел.

— Парень ревнует, — фыркнул Магистр. — А если серьезно, Витус, Рабия на самом деле удивительно хороша собой. Красива, как… — он поискал нужное сравнение, — как богиня, только что сошедшая с фриза Парфенона. Не будь я вдвое старше ее, я бы попытал счастье.

— Совсем с ума сошел! — Витус возмущенно вскочил. — Твои визиты к ней могут стоить всем нам головы!

Магистр вновь уложил друга на землю:

— Наоборот, я пытаюсь нас спасти. Позавчера я случайно услышал обрывок из разговора погонщиков. Речь шла о том, что с нами собираются сделать в Фесе. Я не все разобрал, поскольку парни говорили на ужасном жаргоне, но, насколько я понял, нас хотят засунуть в глубокие пещеры под пустыней, в своего рода шахту, где мы должны будем рыть землю в поисках воды или что-то в этом роде.