Хитрый лис Джамуха был действительно хорошим полководцем, а хороший полководец по возможности бережет своих людей. Хотел джаджират, видимо, и проверить военные возможности Темучина, которые явно казались ему сомнительными. Однако умный монгол ошибся, а точнее — не учел до конца то, как изменилась обстановка в степи после поддержки Темучина могущественным Тогрилом. Желающих принять участие в походе, обещавшем стать победоносным, оказалось среди бывших соратников Есугэй-багатура (а в особенности — среди их повзрослевших детей) немало. Хотя и с опозданием на три дня, но Темучину удалось собрать собственный тумен и прибыть к месту войскового сбора.

Здесь необходимо сделать небольшое отступление и затронуть вопрос о реальной численности монгольских войск, принимавших участие, как в этом походе, так и во многих последующих степных войнах. Несмотря на кажущиеся довольно точными указания источников, проблема эта далеко не так проста. В частности, вопреки общепринятому мнению, тумен вовсе не представлял собой отряда в десять тысяч воинов. Даже в эпоху великих монгольских завоеваний, при всем стремлении Чингисхана к унификации своей военной машины, именно это, самое большое структурное подразделение значительно варьировалось по своему численному составу, насчитывая от трех-четырех до десяти тысяч воинов. В дочингисхановскую же эпоху термин «тумен» применялся к крупной войсковой единице, всегда превышавшей тысячу человек, но практически никогда не достигавшей формально заявленных десяти тысяч. Тумен в это время обозначал крупное родоплеменное ополчение, в каждом случае разной численности. Особо крупные тумены могли приближаться к десяти тысячам человек, но в целом реальный тумен той эпохи, скорее всего, насчитывал четыре-пять тысяч воинов. Так что четыре тумена, собранные Тогрилом, Джамухой и Темучином, в сумме давали армию, едва ли превышавшую двадцать тысяч конников. Конечно, и это было явно неадекватным ответом на набег трех сотен меркитов, но, во всяком случае, двадцать тысяч — не сорок.

Древковое оружие XII–XV вв.

Итак, пятнадцати-двадцатитысячная монгольско-кераитская армия осенью 1182 года выступила в поход, главной целью которого было… освобождение одной-единственной женщины. Как это ни удивительно, меркиты совершенно не ожидали этого удара возмездия и были полностью застигнуты врасплох. Скорее всего, меркитские вожди полагали, что нищий Темучин не найдет союзников, а его собственные силы можно было, по их мнению, не принимать в расчет. Такая недооценка Есугэева сына обошлась им очень дорого. Союзные войска легко сбили небольшие воинские заставы и ночью ворвались в становища меркитов. Весь меркитский улус в панике бросился бежать вниз по течению Селенги. Пленных брали без счета, и, вероятно, меркитский народ был бы полностью уничтожен, если бы не счастливая случайность. Среди тысяч беглецов Темучин обнаружил свою драгоценную Борте и тут же сообщил Тогрилу и Джамухе: «Я нашел, что искал. Прекратим же ночное преследование и остановимся здесь». В результате монгольское преследование остановилось, и десяткам тысяч меркитов удалось спастись.

Из трех меркитских вождей, возглавлявших набег на нутуг Темучина, один, Хаатай-дармала, был схвачен, а позже казнен; двое других — Тохтоа и Дайрусун — бежали далеко на север, в Баргуджин-Токум. Позже первый из них станет непримиримым врагом Темучина и погибнет в борьбе с ним, а второй после некоторого сопротивления смирится с монгольской властью и даже породнится с Чингисханом, отдав ему в жены двух своих дочерей.

Итак, «Троянская война на Селенге» завершилась полной победой монголо-кераитской коалиции. Не повезло разве что Белгутэю, который так и не смог найти свою мать Сочихэл; вернее, Сочихэл, как говорится в «Сокровенном Сказании» (§ 112), по известным только ей причинам не захотела вернуться к сыну. Остальные же могли быть вполне довольны и исполненным долгом, и захваченной огромной добычей. Темучин и Джамуха решили еще более закрепить свою дружбу, завязавшуюся в детстве, и провели еще один обряд побратимства в подтверждение старых клятв. По обычаю, два аньды обменялись подарками, затем устроили пир с плясками и весельем, а ночью, согласно традиции, спали под одним одеялом.

После успешного набега на меркитов Темучин и Джамуха провели полтора года в полном мире и согласии. Их союз представлял собой теперь немалую силу в степи. За двумя молодыми вождями пошли и многие монгольские племена и роды, и сотни, если не тысячи, «людей длинной воли». Лишь самое сильное в монгольской степи племя тайджиутов со своими многочисленными боголами и союзниками отказалось примкнуть к этой коалиции. Фактически, в коренном улусе монголов-нирун на тот момент сформировалась двухполюсная система; при этом тайджиуты сохраняли крайне настороженное отношение к неожиданному возвышению Темучина.

Костяные накладки на монгольские колчаны

Но нельзя назвать простой и ситуацию, которая сложилась в самой коалиции. В основе противоречий лежало само это не совсем естественное положение вещей, выразившееся в наличии сразу двух авторитетных лидеров. Причем оба предводителя были очень талантливыми людьми, у каждого из них имелись свои собственные ярые сторонники. Довольно четкой была разница в мировоззрении и жизненных принципах этих двух молодых людей — уж слишком различной была их судьба в те годы, когда формируется характер и тип личности.

Темучин уже в десятилетнем возрасте познал и горечь предательства самых близких соратников, и жестокую нищету. Не один раз он оказывался на волосок от смерти и бывал спасен силами самых простых людей или волею провидения. Его отношение к родовой знати, обрекшей семью Есугэй-багатура на голод и страдания, было, мягко говоря, двойственным — хотя сам он по рождению был представителем этой знати. После пережитых злоключений главным качеством в человеке Темучин прежде всего считал верность: верность долгу, верность лидеру. Происхождение же имело для него меньшее значение. Так что за Темучином шла в первую очередь не родовая знать, а так называемая «аристократия таланта» — люди верные, сильные духом, способные, хотя многие из них и не могли похвастать знатными предками.

Джамуха же с ранних лет вел не омраченную ничем жизнь типичного родового аристократа. Человек, безусловно, умный, он тем не менее нес в себе и все предрассудки, присущие знати: презрение и недоверие к людям «черной кости», убежденность в справедливости вековых родовых обычаев, признание некоего аристократического равенства (своего рода «феодальная демократия», когда равными себе признаются все, равные по происхождению). Несмотря на все свои таланты, Джамуха в этом, пока еще скрытом, противостоянии с Темучином, фактически, защищал интересы уже отживающего родового строя. Темучин был представителем подлинно нового поколения монголов — вождем от Бога (и сам он искренне верил в свое высочайшее предопределение), который призван объединить всю монгольскую степь под твердой, но милостивой рукой хана-самодержца. Конечно, считать, что такие взгляды полностью определились уже в молодом возрасте, было бы не совсем верно, но эволюция жизненных принципов Темучина и Джамухи явно шла в этих, слишком разных направлениях. Рано или поздно это должно было привести к кризису в отношениях двух побратимов: тем более что каждый из них, может быть даже подсознательно, стремился к установлению единоличной власти. Особенно сильным это стремление было, конечно, у Темучина — и в силу уже названных причин, и в связи с собственным, формально более низким положением с точки зрения монгольского общественного мнения. О том, что полного равноправия между аньдами на тот момент в действительности не было, можно судить по некоторым намекам, рассыпанным там и сям в «Сокровенном Сказании». На это указывает и тот факт, что перед набегом на меркитов Темучин выступал в роли просителя, и слова Тогрила, объявившего Джамуху своим названым младшим братом, а Темучина — сыном. В иерархическом порядке, принятом на Востоке, это означало, что Джамуха стоял выше Темучина, считался как бы его «дядей». Так что вполне можно согласиться с российским исследователем Р.П. Храпачевским, что в эти годы именно Джамуха «являлся ведущей силой в побратимстве с Тэмучжином».[48] Можно представить, что для такого яркого лидера, как Темучин, подобное положение вещей было не слишком комфортным.