– Петро-о!!! – Крик Потупы перекрыл гвалт, стоявший на палубе флейта.

Старый казак, не обращая внимания на пиратов, опустился на колени перед старым другом и побратимом. Андрей и Яков мигом закрыли брешь в обороне, скрестив свои сабли-«молнии» над головой Потупы.

– Как же так, Петро? Ты лежи, лежи… я сейчас. Сделаем перевязку, заживет рана як на собаке. Первый раз, что ли…

– Нет, Грицко, не надо никаких перевязок… – Голос Солодухи был тих, как шелест молодой травы под весенним ветром. – Пришел мой час. Сон мне снился… Будто я совсем маленький, бегу по лугу, а вокруг все цветет. И так ярко, так красиво, словно в раю. А потом я полетел… Давно не летал, с детства. И так хорошо мне стало, так хорошо, что и пером не описать… Проснулся я и понял – это знак. Пора мне… Прощай, друже. Хотелось умереть на родной земле… да куда денешься – судьба. Не поминай лихом… А-а!

Солодуха дернулся и затих. Навсегда. Потупа прикрыл ему веки, поцеловал в лоб – попрощался, а затем взял в левую руку саблю побратима и пружинисто встал на ровные ноги. Его вид был страшен. Что-то изменилось в облике старого казака – словно он надел маску. И маска эта была личиной зверя.

– У-у-у!!! – дикий вопль Потупы, похожий на волчий вой, заставил отшатнуться от него даже сыновей Полуботка.

А дальше началось неистовая рубка. Казалось, что в Потупу вселился сам бес. Он врубился в толпу пиратов с двумя карабелами в руках, и на какое-то время его фигура сначала раздвоилась, а затем и вовсе утратила привычные очертания, с такой невероятной скоростью перемещался старый казак-характерник. Он вертелся, как волчок, и после каждого оборота на палубу летели разрубленные тела морских разбойников.

Оторопевшие от доселе невиданного зрелища, Андрей и Яков поневоле остались в стороне от схватки, так же как и матросы флейта, которые вообще едва умом не тронулись, глядя на то, что вытворял пассажир «Сан-Криштована». Что касается пиратов, то они уже были не рады, что пошли на абордаж. Неуязвимость Потупы их сначала удивила, а затем они и вовсе пришли в ужас – после того как один из них истошно завопил перед тем, как пасть под ударом карабелы казака: «Это иблис[67]!»

Пираты начали прыгать за борт флейта, стараясь попасть на свое судно. Очутившись на палубе самбука, они с остервенением принялись рубить веревки, связывающие его с «Сан-Криштованом». Никто из них уже и не помышлял о добыче, которую они самонадеянно видели даже не в мыслях, а в своих кошельках.

Но не тут-то было. Увидев бегство противника, Потупа последовал за пиратами – спрыгнул на палубу самбука – и снова завертелась кровавая круговерть.

Тем временем третий самбук обошел флейт с другой стороны и его команда, будучи в полной уверенности, что матросам «Сан-Криштована» сейчас не до них, потихоньку подводила судно к борту португальского корабля, чтобы без особой спешки и без урона в живой силе собрать плоды успешной атаки своих товарищей.

Завидев этот маневр, да Силва оторвался от созерцания боя и прокричал:

– Канониры, к пушкам! Кому сказал, глухие ослы, якорь вам в печенку! Быстрее, быстрее! Ядрами заряжа-ай!

Залп пушек «Сан-Криштована» по почти вплотную приблизившемуся самбуку мог оказаться совершенно бесполезным, потому что борта пиратского судна были ниже, чем у флейта, и ядра в лучшем случае повредили бы лишь надстройки. Но тут португальцам повезло – одно ядро попало в крюйт-камеру самбука. Раздался оглушительный взрыв, во все стороны полетели куски обшивки пиратского судна, и оно мигом пошла на дно, провожаемое радостными криками португальских матросов.

На другой стороне тоже все было кончено. Совершенно обессилевший Потупа, тяжело дыша, сидел среди разбросанных по палубе трупов и злобно смотрел вслед пиратам, оставшимся в живых; они бросились в воду и поплыли к виднеющемуся вдалеке самбуку с рваными парусами…

Когда отмыли палубу флейта от крови, пришел черед хоронить Солодуху. Капитан не мог поверить своим глазам: совсем недавно страшный казак, практически в одиночку захвативший самбук и изрубивший на куски добрую половину пиратов, теперь плачет над телом своего товарища как ребенок!

Совсем притихшее море приняло завернутое в парусину тело Солодухи с легким всплеском. Подождав, пока ядро, прицепленное к ногам покойника, утащит его на глубину, Потупа достал из багажа баклажку с оковитой и сказал:

– Помянем доброго казака Петра Солодуху. Пусть чужое море будет ему мягче родной землицы…

С этими словами он отхлебнул три глотка и передал баклагу Андрею; тот скрипнул зубами от горя и молча выпил. Его примеру последовал и Яков, у которого снова появились слезы на глазах. За время путешествия он успел искренне привязаться к балагуру и весельчаку Солодухе, в котором была кладезь народной мудрости.

Наблюдавший за ними да Силва подошел к Якову и сказал, подавая ему кошель, наполненный монетами:

– Вот… Возьмите.

– Что это? Зачем?

– Это ваши деньги. Команда решила отблагодарить вас за то, что вы помогли нам отбиться от пиратов. Мы доставим вас в Англию бесплатно.

– Что ж, спасибо… Но у меня есть другое предложение, капитан. Деньги оставьте себе, а наш общий приз – пиратский самбук – продайте и вырученную сумму передайте семьям погибших матросов. Это будет справедливо.

– Вы настоящие рыцари! – восхищенно сказал Альваро да Силва.

В это время подул сильный ветер, и палубная команда бросилась ставить паруса. Флейт вздрогнул, словно конь, которого огрели нагайкой, и понесся по волнам. Казалось, что схватка с пиратами добавила судну прыти, которой недавно ему так не хватало…

Роберт Майлз, капитан английского котра[68]с поэтическим названием «Аделаида», не без интереса наблюдал за тем, как трое иноземцев, – молодые джентльмены и старик, наверное, их наставник – набившиеся к нему в пассажиры, вкатывают на палубу судна два небольших, но тяжелых бочонка. «Что в них может быть?» – спрашивал себя капитан. Однако, несмотря на весь свой немалый опыт, ответить не мог.

Он лишь два дня назад пришел в Порстмут с грузом контрабандного беспошлинного товара с материка, – чай, табак, спиртные напитки – с хорошей выгодой сдал его надежным торговцам, и теперь для отвода глаз таможенникам загрузился разной дребеденью, чтобы сделать рейс в Лондон. А затем «Аделаида» должна была взять курс на Ла-Рошель, где в условленном месте на пустынном берегу капитана уже ждали партнеры – чтобы разделить барыши и взять новую партию контрабанды.