Сейчас она справилась с первым шоком от потери мужа. Даже познакомилась с каким-то мужчиной, который ходил в тот же боулинг-клуб, что и она. Он недавно овдовел, и, похоже, маме нравилось общаться с ним. Она не говорила, испытывает ли к нему какие-то чувства, а Юхан не спрашивал. Новый друг мамы серьёзно облегчил ему жизнь, и теперь он мог не так сильно беспокоиться из-за того, что она осталась одна.

Фанни сидела за столом на кухне и разглядывала собственное отражение в стекле. Дома никого, мама, как всегда, на работе. В доме напротив соседи украсили окна красивыми рождественскими звёздами. Скоро сочельник. Ещё одно Рождество вдвоём с мамой. К другим в гости приходят родственники и друзья, они наряжают ёлку и дарят друг другу подарки. Это же так здорово — собраться всем вместе за рождественским ужином. Тепло, свечи, близкие люди. А у них с мамой никого не было. Только Клякса. К родственникам они никогда не ездили. И теперь Фанни начинала понимать почему. Те боялись, что мама напьётся или устроит истерику. Она совершенно непредсказуема, расслабиться просто невозможно. Никогда не знаешь, что она выкинет. Стоило кому-то сказать или сделать что-нибудь, что было маме не по душе, и вечер испорчен. Поэтому они и оставались в Рождество вдвоём. Раньше была ещё бабушка, но она впала в старческий маразм и теперь живёт в доме для престарелых.

Они никогда не покупали на Рождество настоящую ёлку, просто ставили на стол дурацкую пластмассовую ёлочку. Словно пара одиноких пенсионеров. Ужинали, сидя перед телевизором. Покупные фрикадельки, свекольный салат и готовое «искушение святого Янсона», разогретое в микроволновке. Мама пила водку и вино и к концу вечера напивалась до чёртиков. Ей всегда хотелось посмотреть какой-нибудь фильм по телевизору, но обычно она быстро вырубалась прямо на диване.

А Фанни шла выгуливать Кляксу. Она ненавидела Рождество. К тому же это был её день рождения. Пятнадцать лет — уже почти взрослая. Она чувствовала себя маленьким ребёнком, по ошибке оказавшимся в теле взрослого. Ей совсем не хотелось взрослеть, всё равно надеяться не на что. Фанни положила голову на руки, чистые волосы приятно пахли. Хоть какое-то утешение. Она посмотрела на свою грудь. Всё из-за этого проклятого тела, вечно оно всё портит! Если бы она не повзрослела, ничего бы не случилось. Тело — оружие, которое могло обернуться и против других, и против неё самой.

Да ещё и он. Теперь её тошнило от одной мысли о нём. Он лапал её своими потными руками, забирался под одежду, ныл и стонал, словно младенец. Пытался сделать с ней какие-то странные вещи, и Фанни не сопротивлялась. Она чувствовала себя отвратительной, ужасной. Он сказал ей, что они оба в этом участвуют, поэтому она никому не должна рассказывать о том, чем они занимаются. Как будто они подписали какой-то секретный договор, заключили пакт. Хотя это всё враньё, в глубине души она понимала это. Он говорил ей, что она нужна ему, делал ей подарки, от которых она не могла отказаться. Фанни чувствовала себя виноватой. Она сама согласилась встречаться с ним, винить некого, кроме себя самой. Но теперь ей хотелось, чтобы всё это закончилось. Она мечтала избавиться от него, но не представляла себе как. Иногда она фантазировала, что вдруг из-за угла появится неизвестный и спасёт её. Но тот всё не приходил. Интересно, что бы сказал её папа, если бы узнал об этом?

Фанни зашла в ванную и открыла шкафчик. Клякса уселась рядом, глядя на неё своими добрыми глазами. Девочка достала зелёную коробку с лезвиями для бритья и села на унитаз. Двумя пальцами осторожно вынула лезвие. По щекам потекли тёплые солёные слёзы, капая ей на коленки. Она вытянула перед собой руку и стала разглядывать собственные пальцы. Зачем ей эта рука? Голубые вены просвечивали сквозь тонкую кожу запястья и продолжались на ладони. По ним текла её никому не нужная кровь. Зачем она вообще появилась на свет? Чтобы ухаживать за мамой? Чтобы её лапали какие-то противные мужики?

Она взглянула на Кляксу, и та сразу же робко завиляла хвостом. «Никто меня не любит, кроме тебя», — подумала Фанни. Но не может же человек существовать только ради собаки!

Она крепко взяла лезвие и прижала к ноге, прямо под коленкой. Хотела посмотреть, как лезвие войдёт в кожу. Она нажимала всё сильнее и сильнее, пока не стало больно. Это было даже приятно, она испытала что-то похожее на облегчение. Весь страх, вся боль, накопившаяся в её теле, теперь словно сконцентрировалась в одном месте. Наконец хлынула кровь, потекла по ноге, а оттуда — на пол.

Входная дверь открылась, и на пороге появилась Эмма. Несколько секунд он наблюдал за тем, как она оглядывается по сторонам. В уютном ресторанчике все столики были заняты. Он сидел в дальнем углу, от входа не сразу заметишь. Но тут она увидела его и вся засветилась. Ну как можно быть такой красивой! На ней была тёмно-зелёная куртка, волосы намокли от дождя. Так непривычно видеть её в ресторане в Стокгольме, но это начинало ему нравиться.

Он поцеловал её в губы и ощутил солёный привкус лакрицы. Эмма рассмеялась:

— Ну и денёк! Я совершенно не могла сосредоточиться, не понимала, что они говорят, и мечтала поскорее смыться. Эти курсы ровным счётом ничего мне не дали.

— Скучные лекторы попались? — спросил он, чувствуя, как губы сами расплываются в улыбке.

Эмма забавно всплеснула руками:

— Нет, они наверняка были замечательные, вдохновенные и харизматичные! Все остались довольны. Просто мне было не до них. Я всё время думала о тебе и не могла дождаться вечера.

Он взял Эмму за руку, не сводя с неё глаз, — ну просто не мог наглядеться.

«А ведь так может быть всё время», — подумал он. На безымянном пальце левой руки блестело обручальное кольцо, словно вечное напоминание о том, что она не принадлежит ему. Когда им принесли еду, у неё зазвонил телефон. Юхан сразу понял, что это Улле.

— Да, всё прошло хорошо, — говорила она. — Интересные лекции. Ага. Сидим с Вивекой в кафе, пьём вино. Ага. Скоро пойдём. Банкет начинается в восемь, — Она посмотрела на Юхана, а потом выражение её лица вдруг резко изменилось. — Что? Какой кошмар! А когда поднялась? М-м. Высокая? Ой-ой, постарайся давать ему побольше пить… И от воды тошнит? Ну надо же, заболел как раз, когда меня дома нет. Ты же собирался с утра играть в хоккей? А-а-а… понятно. А тебя не тошнит? А Сару? Если не прекратится, дай ему что-нибудь от обезвоживания, у нас дома есть что-нибудь? Ага. Надеюсь, он даст тебе поспать. Улле звонил, — зачем-то объяснила она. — У Филипа что-то с желудком, его рвёт весь вечер.

Она отхлебнула вина и отвернулась, уставившись в окно. Буквально на секунду, но за эту секунду он понял, что всё гораздо сложнее, чем ему хотелось бы. У них дети, и этого не изменишь. Он наблюдал за ней во время разговора и понял, насколько он не у дел. Да что он вообще знает о детских болезнях? И с её детьми он незнаком. Они не имеют к нему никакого отношения.

После ужина он предложил ей прогуляться. Дождь закончился, по набережной они дошли до острова Лонгхольмен. В темноте миновав старую верфь, по Мосту вздохов перебрались на другую сторону. В воде отражались огни Старого города, Ратуши и дома на Норра Мэларстранд.