велика, как могло казаться, ибо нет моряка, который не знает, что в море качество сил означает всё и что можно сделать больше с десятью отличными кораблями, нежели с двадцатью посредственными.

Сей план означал временную отсрочку высадки, но мог и поспособствовать ей весьма необычайным образом, ибо через некоторое время англичане, уведомленные об отправке наших флотов, должны были отправиться вслед за ними и очистить тем самым моря Европы, в то время как эскадра из пятнадцати кораблей и десяти фрегатов на обратном пути из Индии могла появиться в проливе, где Наполеон, поджидая удобного случая, всегда был готов воспользоваться и самой краткой милостью фортуны. Правда, последняя часть комбинации предполагала двойную удачу – и успешный поход в Индию, и благополучное возвращение, – а фортуна редко одаривает человека до такой степени, каким бы великим он ни был.

В течение четырех недель Наполеон колебался между мыслью отправить экспедицию в Индию и мыслью пересечь Па-де-Кале. Однако в итоге его окончательно увлекла Булонская экспедиция. Этот удар Наполеон рассматривал как более стремительный, решающий и даже почти непогрешимый, если французский флот внезапно появится в Ла-Манше. Он снова заставил свой ум работать в полную мощь и придумал третью комбинацию соединения всех его военно-морских сил между Дувром и Булонью, комбинацию еще более великую, глубокую и беспроигрышную, чем две предыдущие.

Его план был завершен в первые дни марта, и тут же были разосланы соответствующие приказы. Как и Суринамский план, он состоял в привлечении англичан к Вест-Индии и Антильским островам, куда их внимание уже привлекла отбывшая 11 января эскадра адмирала Миссиесси, и внезапном возвращении в моря Европы в соединении сил, превосходящих любую английскую эскадру. Конечно, частично новый план повторял декабрьский, но он расширился и дополнился присоединением военно-морских сил Испании. Адмиралу Вильневу надлежало отплыть при первом благоприятном ветре, пройти через пролив, подойти к Кадису, соединиться с адмиралом Гравиной с его шестью-семью испанскими кораблями, а также с французским кораблем «Орел», затем отправиться к Мартинике, соединиться с Миссиесси, если тот будет еще там, и ожидать нового подкрепления, более значительного, чем все предыдущие. Такое подкрепление являл собой флот Гантома, который, воспользовавшись первой же бурей равноденствия и отходом англичан от берега, должен был выйти из Бреста с двадцать одним кораблем, подойти к Ферролю, соединиться там с французской и испанской дивизиями и направиться к Мартинике, где ждал его Вильнев. После всеобщего воссоединения, которое не представляло реальных трудностей, на Мартинике оказывалось двенадцать кораблей Вильнева, шесть-семь Гравины, пять Миссиесси, двадцать один Гантома, а также франко-испанская эскадра Ферроля, то есть примерно пятьдесят-шестьдесят кораблей – сосредоточение огромной силы, прежде невиданной ни в каких морях. На сей раз комбинация была столь полной и хорошо рассчитанной, что вселило в Наполеона подлинную надежду. Сам министр Декре согласился с тем, что она предоставляла наибольшие шансы на успех.

Были приняты тщательные меры для соблюдения строжайшей тайны. Ее не доверили даже испанцам, которые обязывались послушно следовать указаниям Наполеона. В тайну решили посвятить только Гантома и Вильнева, но не при отплытии, а уже в море, когда они лишатся сообщения с сушей. Предстоящий маршрут они могли узнать из депеш, вскрыть которые имели приказ на определенной широте. Капитаны не посвящались в тайну предприятия, зная только назначенные пункты встречи в случае вынужденного разделения кораблей. Никто из министров не был осведомлен о плане за исключением Декре. Ему же недвусмысленно рекомендовалось сообщаться напрямую с Наполеоном и писать ему депеши собственной рукой. Между тем во всех портах распространили слух об экспедиции в Индию. Делался вид погрузки множества войск, в то время как в действительности эскадре Тулона предписывалось взять от силы три тысячи человек, а эскадре Бреста – шесть-семь тысяч. Половину этих сил адмиралам предстояло оставить на Антильских островах для усиления их гарнизонов, а затем вернуться в Европу с четырьмя-пятью тысячами лучших солдат, чтобы соединить их с силами Булонской экспедиции.

В результате флоты оказывались не перегруженными, подвижными и не стесненными. Все они располагали запасом провианта на полгода, чтобы выдержать долгое плавание без заходов в порты. Курьеры, отправленные в Ферроль и Кадис, везли приказ о постоянной готовности сняться с якоря, поскольку в любую минуту можно было ожидать снятия блокады союзническим флотом, причем не указывалось, каким именно и каким образом.

Ко всем предосторожностям по убеждению англичан в перемене намерений добавилась последняя, но не менее способная обмануть их, а именно – поездка Наполеона в Италию. Он предполагал, что его флоты, отплыв к концу марта и потратив апрель на путь до Мартиники, май на воссоединение, а июнь на возвращение, вернутся в Ла-Манш в первых числах июля. В это время он предполагал оставаться в Италии, заниматься парадами, устраивать празднества, скрывать свои тайные замыслы под видимостью суетной и пышной жизни; а затем, в назначенное время, тайно отбыть на почтовых, за пять дней добраться из Милана до Булони и, пока его будут считать всё еще находящимся в Италии, нанести Англии удар.

Устроив всё таким образом, твердо решившись предпринять высадку и с глубокой верой в успех, Наполеон готовился отбыть в Италию. Папа всю зиму оставался в Париже. Поначалу он думал пуститься в обратный путь к середине февраля, но обильные снегопады в Альпах послужили поводом вновь отсрочить отъезд. Наполеон примешивал к своей настойчивости столько обходительности, что святейший отец уступил и согласился отложить отъезд до середины марта. Наполеон был не прочь показать Европе продолжительный визит высокого гостя, еще более усилить свое сближение с Пием VII и, наконец, попридержать его по эту сторону Альп, пока французские агенты подготавливают в Милане вторую коронацию.

Пий VII, проникшись к Наполеону полным доверием, в конце концов открыл ему свои тайные пожелания. Он был восхищен оказанными ему личными почестями, которые приносили несомненную пользу религии в целом, тем благом, которое, казалось, доставляло его присутствие, и даже тем, что новый император совершал во Франции ради восстановления культа. Но каким бы святым Пий VII не был, он был человеком и государем;

и торжество духовных интересов, исполнив его удовлетворения, не позволило ему забыть о земных интересах Святого престола, весьма пострадавших после утраты провинций, управляемых папским легатом.

Пий VII лично вручил Наполеону составленную в Риме памятную записку, которая касалась потерь Святого престола за последний век, как в доходах, так и в территориях. В ней перечислялись налоги, право на взимание которых имел некогда Святой престол во всех католических странах и которые, под воздействием французского духа, были уменьшены или вовсе отменены во Франции, Австрии и даже в Испании. Поговаривали, что при таком сокращении доходов