– Домашний подойдет? – спросил он.

Я кивнул, и Джордан записал номер в блокнот, который достал из бардачка. Затем, заглушив двигатель, поднял стекло и вышел из машины. Проводив взглядом, как он спускается к мосту, я направился к своему пикапу.

Послышалось приближающееся завывание сирен. На стоянку выехала белая машина следственного отдела управления шерифа. Выскочившие из нее три криминалиста начали выгружать оборудование. Я сел в машину и поехал вниз.

Спустившись с Кампус-Хилл, я увидел, что на перекрестке только что столкнулись две машины, перегородив дорогу. В ярком перекрестном свете их фар грузная женщина в комбинезоне и шапке, напоминающей те, в которых ходят тибетские пастухи, обвиняюще тыкала пальцем во второго водителя, одетого в духе рыбаков из Глостера, в желтой зюйдвестке и таком же плаще.

Щетки стеклоочистителя терпели поражение в битве за то, чтобы держать лобовое стекло чистым. Въехав в Гротон, я направился к больнице. Редкие водители по-прежнему отваживались бросить вызов стихии, однако машины ползли приблизительно с такой же скоростью, с какой по тротуарам шли согнувшиеся пешеходы.

На центральной площади я свернул на Сенека-стрит. Через несколько кварталов из дождя показались огни медицинского центра Гротона. Я поехал по обсаженной деревьями брусчатке.

Построенное в первой половине двадцатого столетия, здание своими грязными кирпичными стенами и узкими неприступными окошками всегда напоминало мне гауптвахту в Форт-Ливенуорте. В находящемся неподалеку колледже возводили одно новое здание за другим благодаря добившимся успеха в жизни выпускникам, таким как Брайан Раццано. Однако никто не собирался выкладывать денежки на новую больницу.

Дорога, ведущая к приемному отделению, была запружена машинами с мигающими желтыми огнями аварийной сигнализации. Слабые гудки клаксонов тщетно пытались перекрыть дикий рев ветра. Въехав на бордюр, я поставил пикап на траве и направился внутрь.

В приемном отделении уже толпилось десятка два человек с травмами, полученными во время урагана. Кое-кто лежал на каталках. Другие заполнили коридор, ведущий в операционные. Те, кто приехал последним, сидели в вестибюле на полу, откинувшись на стену.

В толпе сновали медсестры, проводя первичный осмотр и направляя в операционные тех, кто пострадал наиболее серьезно. Я предъявил женщине в регистратуре свой значок, и она, сверившись с журналом, сказала, что Хойта Палмера перевели в палату 1326.

Я поднялся по чугунной лестнице, ведущей в центральное крыло здания больницы. На третьем этаже висел план, из которого следовало, что во всех четырех углах прямоугольного зала находятся санитарные посты. Палата 1326 выходила в коридор, параллельный тому, в котором я стоял.

Если не считать приглушенного гула дождя и ветра, на этаже царило относительное спокойствие. У ближайшего к палате 1326 санитарного поста стоял сотрудник полиции Гротона, разговаривающий с медсестрой. За столиком врач затравленного вида заполнял какие-то бумаги. Ярко освещенный коридор вел к палатам.

Когда я приблизился к полицейскому, тот словно сжался в размерах. Не больше пяти футов шести дюймов роста, он обладал вскормленным стероидами телосложением человека, постаравшегося выжать максимум из того немногого, чем наделила его природа. Шея у него была почти такая же толстая, как и голова, а светло-синяя форма обтягивала все до одной мышцы рук и ног. Черная нашивка над правым нагрудным карманом указывала, что фамилия полицейского Шмидт. «ЗИГ-Зауэр» калибра.40 казался неестественно большим в кобуре на узких бедрах.

Предъявив значок сотрудника службы безопасности колледжа, я сказал:

– В палате тринадцать двадцать шесть находится больной, которого вы должны охранять. Его зовут Хойт Палмер.

– Вы можете сказать, как долго я должен нянчиться с этим больным? – ответил Шмидт, раскачиваясь взад и вперед. – Если вы в своем колледже этого еще не заметили, у нас тут ураган.

– Точно, – сказал я. – Всем приходится тяжело. Ваш напарник дежурит в палате?

– Зачем мне напарник? Всё и так под контролем.

– Разумеется, – сказал я, проникаясь беспокойством. – Давно вы здесь?

– Минут пятнадцать. Когда я сюда пришел, у этого типа в палате были его жена и еще одна дама. Я сказал ему, что он под охраной полиции, как и говорил мне сержант.

– Должно быть, это принесло ему огромное облегчение… Что дальше?

– Дальше он спросил, зачем ему нужна охрана полиции, и я рассказал ему, что на том же самом месте, где и вчера, пристукнули еще одного человека, – сказал полицейский.

– Так почему же вы стоите здесь? – спросил я.

– Потому что они попросили меня выйти.

– Да, – сказал я, – понятно.

Шмидт не заметил мой сарказм.

– Другой лестницы в конце коридора нет. К палате можно пройти только мимо меня. – Он гордо выпятил грудь.

– С тех пор как вы здесь, никто не приходил и не уходил? – спросил я.

– Минут пять назад ушли дамы, которые были у него. Кроме них, здесь больше никто не проходил.

– Вы не заглядывали к нему?

Он молча покачал головой.

– Вижу, ты у нас настоящий Дик Трейси[23].

– Это еще что значит? – с вызовом спросил Шмидт.

– Это значит то, что ты полный идиот, – сказал я, направляясь в палату Палмера.

Позади послышались шаги полицейского, устремившегося следом за мной.

– Я не потерплю подобное хамство! – окликнул он меня.

Дверь в палату 1326 была пятая слева. Она была закрыта. Распахнув ее, я вошел в палату. Единственный свет давала тусклая лампочка в крохотной ванной комнате, однако его хватило, чтобы разглядеть, что большая койка пуста, а одеяло валяется на полу.

Включив верхний свет, я подошел к шкафу. Его створки были раздвинуты. На вешалке внутри висели белая рубашка и брюки защитного цвета. Внизу стояли коричневые полуботинки.

– Какого черта!.. – воскликнул застывший в дверях Шмидт.

– Значит, с тех пор, как ты здесь, никто не входил и не выходил, – сказал я, подходя к узкому окну. – Должно быть, это был человек-невидимка.

Окно было заперто на щеколду изнутри.

– Ну, Дик, что ты думаешь? – грозно спросил я.

– Я… это невозможно! – пробормотал он.

– Точно, – сказал я, направляясь к двери. – На твоем месте я бы прямо сейчас проверил все палаты в этом коридоре. И тогда, быть может, завтра ты еще останешься на этой работе.

Когда я посмотрел в конец коридора, полицейский уже распахнул первую дверь, держа наготове «ЗИГ-Зауэр». Я понял, что, если кто-либо и прятался в одной из палат, его уже и след простыл.