ты зря не переживай, старичок — уже не оборачиваясь, ответил Головин. — Мы тебя сначала в порядок приведем, а уже потом перед светлы очи ответственных товарищей доставим.

Мы остановились у поста охраны Боровицких ворот, где Александр Дмитриевич показал свой пропуск. Что у него там была за бумажка, я не знал. Но охрана вопросов не задавала, «взяла под козырек» и быстро освободила дальнейший проезд.

Проскочив на внутреннюю территорию, автомобиль промчался мимо Оружейной палаты по Боровицкой улице. Сделав крюк и оставив по левую сторону Ивановскую площадь с Царь-колоколом и Царь-пушкой, мы проскочили мимо Спасской Башни и вдоль крепостной стены Кремля, а после свернули на Сенатскую площадь.

Я с интересом пялился сквозь дверное стекло машины на пролетающие мимо кремлевские достопримечательности. И, несмотря на то, что я никогда не был за защитными стенами этой древней русской крепости (по крайней мере, совсем этого не помнил), названия того или иного объекта сами собой выстреливали в моей голове, стоило только мне бросить на него беглый взгляд.

Причем информация изобиловала такими подробностями, которые я точно не мог знать. Ну, вот откуда бы мне было известно, что Большой кремлевский дворец, бывший некогда новым императорским дворцом Николая I, был построен в 1838−1850-ом годах на месте разобранного дворца императрицы Елизаветы Петровны. А тот, возведенный в XVII веке дворец Елизаветы, в свою очередь, стоял на месте древнего великокняжеского дворца Ивана III?

А здание Оружейной палаты, входившее в ансамбль Большого Кремлевского дворца, было построено в 1851-ом году на месте разобранного Конюшенного двора ХVII века. Оружейная палата предназначалась для хранения и экспонирования сокровищ царской казны и являлась одним из первых в России зданий специального музейного назначения?

И не только за царские дворцы я был в курсе, но и за церкви, в изобилии разбросанные по внутренней территории Кремля: и Двенадцати Апостолов, и Ризоположения, и Успенский с Благовещенским соборами, и Верхоспасский собор с теремными церквями, которого по дороге я даже и не видел!

Ну откуда скажите, советскому комсомольцу так в церквях разбираться? А? То-то! А я все это откуда-то знал! И меня эти неизведанные знания откровенно пугали! Ну, кто его знает, что из меня в следующий момент вылететь может?

Ведь не даром меня товарищ оснаб с товарищем полковником под белы рученьки-то сюда притащили? Не даром! Ведь выпрыгнули из меня, как из мифического рога изобилия многочисленные Таланты, к коим у меня раньше, по утверждению моей родной сестренки Аленки, никаких склонностей замечено не было.

А ведь должны же были меня проверять в Силовом отделе НКВД? Должны! И потенциал должны были замерить, и предрасположенность к той или иной «стихии» определить. А тут вдруг раз, откуда ни возьмись: и Морозилка, и Мозголом, и Потрясатель Тверди нарисовались, хер сотрешь! Понятно, что у товарищей из органов должны были серьезные вопросики на этот счет образоваться: а на самом деле тот ли ты товарищ, за которого себя выдаешь?

Хоть и разгромили мы фрица, но врагов у нашего Советского государства еще столько наберется — на сотню лет вперед отбиваться хватит! Те же пиндосня, черт бы их побрал! Это сейчас они нам напрочь фальшивой улыбочкой улыбаются, союзнички гребаные! А пройдет немного времени, столько от них говна хапнем, никакой совковой лопатой не отгрести!

От гуляющих в черепушке мыслей, зачастую мне абсолютно не понятных (ну, не знаю я, кто такие пиндосы, и почему они — союзнички гребаные?), вновь сильно разболелась голова. Можно было попробовать разобраться с возникшими непонятками и поглубже нырнуть в этот темный и чрезвычайно глубокий омут чужой памяти, но я боялся спровоцировать очередной выброс сырой Силы, либо чего хуже — Талан Потрясателя. Не хотелось, знаете ли, в самом сердце нашей Родины обрушить что-нибудь в Тартарары!

Краем глаза я заметил, что прежде абсолютно невозмутимый полковник Легион, сидевший на переднем пассажирском сиденье, как-то нервно начал бросать на меня колючие взгляды, повернув голову в пол-оборота.

— Мамонт, с тобой все в порядке? — наконец проронил он, когда меня прошиб очередной острый приступ головной боли.

— Да, спасибо, в порядке! — Постаравшись ничем себя не выдать (не хотелось грузить своими проблемами старших товарищей — у них и так проблем выше крыши), вымученно улыбнулся я.

— Нет, я же чувствую, что с тобой что-то происходит! — Покачал головой Анастасий Гасанович, не купившись на мою тупую уловку.

— У меня голова разболелись… — нехотя признался я, прижав ладони к вискам. — Как тогда…

— Как когда? — Резко подался ко мне полковник Легион, и только спинка сиденья не позволила ему приблизиться ко мне вплотную.

— Сначала, как в госпитале у Лазаря Елизаровича… — постарался объяснить я свое состояние.

— Это, когда ты сырой Силой жахнул? — Донеслось с водительского сиденья.

— Так точно, товарищ оснаб! — стараясь не трясти головой, ответил я. — Потом, как во время схватки с бандитами, когда я целой пачкой неизвестных Талантов вдруг разродился…

— И бандитскую малину со всем гребаным отродьем к дьяволу в преисподнюю и отправил? — уточнил Головин.

— Да, — больше скрывать от товарищей мне было нечего, и я продолжил. — И потом, когда меня майор Потехин… — приступ особо острой боли, словно разрядом молнии стеганул меня по мозгам.

— Есть! — возбужденно воскликнул полковник Легион. — Есть, Петр Петрович! Четкая связь наблюдается при каждом болевом приступе!

— Какая еще связь? — морщась от боли, поинтересовался я.

Но объяснить, какая-такая четкая связь у меня обнаружилась, никто из спутников не успел — машина, взвизгнув тормозами, резко остановилась, а товарищ оснаб громко выругался:

— Вот, тля! Не думал, что все так хреново!

Глава 16

Из-за резко остановившейся машины меня по инерции бросило вперед, и я воткнулся в спинку пассажирского сиденья. А вот полковника швырнуло на торпедо, и он едва не расквасил себе нос, основательно приложившись о лобовое стекло. Однако, скорость «Победы», хоть и была высокой, но не настолько, чтобы вышибить крепкую стекляшку лбом.

Один лишь Головин сумел усидеть на своем месте, крепко вцепившись в баранку побелевшими от напряжения пальцами. Его изрядно ошеломленный вид говорил о том, что он оказался абсолютно не готов к тому зрелищу, что сейчас развернулось перед нами во всей красе.

Все мысли и «несуществующие» воспоминания мигом вылетели у меня из черепушки, словно их и не было, а голова тут же перестала болеть. Я вытянул шею, пытаясь рассмотреть с заднего сиденья, что же послужило причиной экстренной остановки и слегка неадекватной реакции вечно спокойного товарища оснаба. Да, и вообще, оба моих спутников отличались редким железобетонным хладнокровием. И вот — на