Ибо в Риме болельщик является каким-то совершенно театральным персонажем, разыгрывающим самое настоящее представление: и я не знаю места лучшего, чем Олимпийский стадион, где бы можно было насладиться этим зрелищем.

Каждый римский болельщик на стадионе предается словесным излияниям всех видов, которые на самом деле зачастую и охотно превращаются в истинные монологи безумной выразительности, от которых несет невообразимой вульгарностью. Некоторые из них совершенно гениальны. Еще и потому, что успех каждого восклицания обусловливается одобрением соседей: если оратор вопит во все горло и в должной степени уснащает свою поэму уже известными или только что изобретенными словечками, то прочие болельщики выражают свое согласие сальными комментариями, сочувственными аплодисментами, а нередко и новыми ответными монологами.

Должен признать, что таким образом ведут себя не только болельщики «Лацио», но также и наши двоюродные собратья, сторонники «Ромы», хотя, напоминаю об этом, являясь всего-навсего гостями в этом городе, они овладели этим искусством в полной мере. В любом случае мы все находимся в Риме.

Естественно, перед таким потоком лексических изысканностей Лиз навострила ушки. Говорят, что когда едешь за границу, первым делом выучиваешь бранные словечки. Конечно же, она не могла упустить такую возможность интенсивного курса на этом уровне. Более того, у нее был отточенный слух и особый талант улавливать и извлекать из хора самые крепкие выражения.

Внезапно у нее в руках появилась записная книжка, с которой она не разлучалась, и, естественно, именно я был избран преподавателем по этому скользкому предмету. Курс начался с объяснения слова из трех букв, в своем буквальном значении не нуждавшегося в иносказательном переводе. Но моя ученица стала допытываться, почему оно употребляется столь часто. Я объяснил ей, что оно представляет собой слово-паразит в итальянском языке, конечно же, чрезвычайно вульгарное, используемое по всей Италии, а в Риме – с особой щедростью: предание гласит, что некогда в словесных конструкциях довольно много римлян заменяли запятые тем, что я и Лиз начали называть «Х-слово» или «слово с Х». Очень часто это слово произносилось в особые моменты речи, дабы перевести дух, выделить что-то или лучше донести до понимания то, что в противном случае оказалось бы трудно истолковать другим. Лиз была просто заворожена этим объяснением, и оно, несомненно, послужило ей дополнительным стимулом для изучения итальянского языка. Или римского диалекта.

Я также объяснил ей, что для должного использования бранных слов в Риме большую роль играет практика: например, уличное движение является прекрасным местом тренировки. Естественно, требуется также определенная доза фантазии. Она все записывала, и я без колебания перевел ее на следующую ступень обучения.

В футбольном матче излюбленной целью болельщиков является – и всегда останется ею – судья. От внимания моей ученицы, в ушах которой еще звучала музыка, выученная на первом этапе нашего курса, не ускользнуло оскорбление, которое остервенело выкрикнул за десять рядов позади нас тучный господин в возрасте:

– Хрен моржовый!

Естественно, это было обращено к судье.

«Хрен моржовый» является языковым шедевром, одним из тех выражений, которые, кроме оскорбительного звучания, создают точный портрет несчастного, кому они предназначены. Уверив мою спутницу, что в римских переулках не обретается никакого мифологического существа подобного вида, я объяснил ей: этот эмоционально окрашенный колоритный ярлык приберегается для тех, кого считают невежами и идиотами. Их грубость и глупость осмеивается с презрительным высокомерием, наводящим на мысль, что вместо головы у них на самом деле нечто совершенно иное.

От головы судьи перешли к дотошному анализу его происхождения. И после того как многие припомнили, что его мать практиковала древнейшее в мире ремесло, была многократно упомянута и его жена, поскольку, пока муж зарабатывал себе пропитание судейством, она определенно увлекалась занятиями сомнительного свойства… Мне было несколько затруднительно объяснить Лиз, что слово «проститутка» можно перевести на римском диалекте в двадцати различных вариантах, некоторые из них комичные и смягченные своим мелодичным звучанием, часто выраженные пространными богатыми окольными истолкованиями, другие определенно тяжеловесны и режут ухо своей вульгарностью.

По меньшей мере полтора десятка этих эпитетов пролетели над нашими головами, из них с дюжину приземлилось в записной книжке Лиз, некоторые были занесены туда мной по ее просьбе во избежание риска, что они будут увековечены в неправильном написании.

Но самый яркий пример музыкальности прибыл с последним благословением. Это, возможно, первое ругательное выражение, которое выучивает каждый итальянский ребенок:

– Пшелвжопу!

Наш спор возник не столько из-за перевода на английский язык этого вежливого приглашения, которое, как я полагаю, имеет точный эквивалент почти на всех языках мира, сколько потому, что Лиз задала мне самый странный вопрос, который только можно себе представить:

– Лука, но это слово на самом деле является тремя словами?

В каком смысле? Я не понял вопроса. В Риме не существует оскорбления, наилучшим образом воплощенного в едином выражении, более законченного и непосредственного, чем хорошее «Пшелвжопу!», часто сопровождаемое выброшенной вперед рукой, указывающей направление. Откуда взялось это побуждение раздробить его на три слова? Возможно, из мощного вопля другого одержимого за нашей спиной, который, для придания большей убедительности своему оскорблению, решил скандировать его раздельно:

– Пошел-в-жопу!

Только чуткое к словам ухо, подобное слуховому аппарату писательницы, способно уловить столь тонкий оттенок. Я никогда не предполагал, что для отправления кого-то куда подальше стало возможным разбить цельное «Пшелвжопу!» на три крошечных составных элемента. Однако в данном случае это было именно так.

Казалось, состязанию оскорблений и проклятий, от самых причудливых до традиционных, не будет конца. Но тут игра завершилась:

2:2. Команда «Лацио» свела матч вничью, но я уверен, что в этот вечер в глазах Лиз выиграли болельщики «Лацио».

Выходя со стадиона, я возблагодарил небеса, потому что ее уши, к счастью, не уловили жемчужину римских бранных словечек: «Е… твою мать!» – употребляемую, в отличие от распадающегося на три части «Пошел-в-жопу!», одним словом.

Чаще всего оно используется в машине, когда застреваешь в автомобильной пробке или тебя подрезают на автостраде, и еще в тысяче подобных случаев; однако и стадион является плодотворной почвой для подобного выражения. Это словосочетание, изысканно римское, переведенное буквально, имеет довольно жестокое значение: интимную связь «твоей матери» с посторонним молодцом. В этом выражении заключается изрядная доля подлости, разве не так? Но надо сказать, что выражение за время использования так поистерлось, что люди просто не замечают его; случается, что слышишь, как его употребляют между собой родственники, хотя, по иронии судьбы, они являются потомками одной и той же несчастной прародительницы.