– Компьютерный диск? Да ерунда, дочка у Светланы Борисовны в компьютерах не разбирается.

– Давай посмотрим пленки за другие дни. Попробуем посмотреть то же самое время, может, у этих голубочков встречи по расписанию…

Скамейкин внимательно проверил запись с камеры в акульем коридоре на один день раньше, затем на два дня. На этих кадрах знакомых лиц не было.

На всякий случай он проверил запись на три дня раньше. И тут на экране снова возникло знакомое лицо – тот самый мужчина, который тремя днями позже встречался с дочкой Светланы Борисовны.

Но рядом с ним… рядом с ним была совсем другая женщина, стильная, коротко стриженная брюнетка лет тридцати пяти.

– Ты смотри, – оживился Николай, – твой мужичок-то с другой подругой! Ну, ходок!

– Выходит, не наврала Софья Андреевна… ну-ка, смотри! И эта ему конверт передает!

– Интере-есно! – задумчиво протянул Скамейкин. – Что же такое у меня под носом происходит?

Они просмотрели записи еще за несколько предыдущих дней – и не напрасно: еще на три дня раньше они снова увидели в акульем коридоре старого знакомого.

На этот раз Павел (если, конечно, это было его настоящее имя) ехал по коридору в компании полной шатенки лет пятидесяти, слишком ярко одетой и накрашенной.

И когда они добрались до середины коридора, дама передала своему спутнику конверт. Только на этот раз конверт был гораздо больше и значительно толще.

– Ну и ходок этот твой персонаж! – покачал головой Николай. – И похоже, ему все равно, какого возраста женщина. Думаю, на следующей записи с ним окажется старушка под восемьдесят!

– Знаю я таких умельцев! – оживился Василий Макарович. – Все с ним ясно!

– И что же тебе ясно? – недоверчиво спросил Скамейкин.

– Да брачный аферист он, вот кто! – уверенно ответил Василий Макарович. – Надо мне поговорить с Соней Таниной… Таней Лениной… тьфу, с Леной Сониной, она брачными аферистами занимается, всех специалистов в этой области знает как облупленных!

– Ну, попробуй, Макарыч! – согласился Скамейкин, однако уверенности в его голосе не было.

Дело в том, что майор Елена Сонина была широко известна в полицейских кругах своим отвратительным, просто чудовищным характером. Внешность ее вполне соответствовала характеру – она была худа, жилиста, стриглась исключительно коротко, никогда не пользовалась макияжем и носила полицейскую форму даже в тех случаях, когда вполне можно было надеть штатское.

Когда она пришла в форме на корпоративную новогоднюю вечеринку городского управления, сам начальник управления генерал-майор Телегин подошел к ней и с непривычным смущением проговорил:

– Елена Вадимовна, вы бы… того… как-нибудь… Новый год все-таки… надо бы поярче…

Сонина вытянулась перед генералом по стойке «смирно» и спросила четким уставным тоном:

– Будут какие-то приказания?

– Да нет, какие уж тут приказания… – Генерал окончательно смешался и отошел.

Те офицеры, кому довелось пересечься с ней по служебной необходимости (а без острой необходимости никто бы к ней и близко не подошел), просили потом внеочередной отпуск, записывались на прием к невропатологу и говорили знакомым, что Сонина – это помесь кобры, акулы и сколопендры. Остальные выслушивали их сочувственно и соглашались с такой оценкой.

Впрочем, это касалось только мужской половины человечества.

Елена Вадимовна Сонина ненавидела мужчин. К женщинам же она относилась тепло и сочувственно.

Если бы ей довелось родиться в темную эпоху Средневековья, Елена Вадимовна, несомненно, стала бы инквизитором. Возможно, для этого ей пришлось бы выдать себя за мужчину, поскольку женщин в инквизицию не брали даже по протекции, но она пошла бы и на это. И несомненно, добилась бы своего. Говорят, что одна женщина сумела даже стать папой римским, так что для целеустремленной и энергичной особы нет ничего невозможного.

Так вот, Елена Сонина стала бы инквизитором не для того, чтобы бороться за чистоту веры, а исключительно для того, чтобы пытать и мучить несчастных подследственных, причем непременно противоположного пола. Она не судила бы ведьм и колдуний, но только еретиков, алхимиков, чернокнижников и прочих преступников-мужчин.

Именно по этой причине Елена Вадимовна сосредоточила свою профессиональную деятельность на борьбе с представителями довольно редкой уголовной специальности – брачными аферистами.

Те, кто знал ее давно, говорили, что Сонина не всегда была такой, что когда-то у нее был мягкий, уступчивый характер, и даже внешне она была гораздо привлекательнее. Но потом в ее личной жизни что-то случилось, какой-то мужчина грубо обманул ее надежды, разбил ее сердце, и Елена Вадимовна стала совершенно другим человеком. Именно этот негативный опыт испортил ее характер и сформировал ее профессиональный интерес. Впрочем, остальные сотрудники не верили в ее перерождение и считали, будто Сонина такой и родилась – худой, коротко стриженной и злющей.

Так что Василию Макаровичу было вполне понятно сомнение, прозвучавшее в голосе Скамейкина, и сочувственный взгляд, которым Николай его проводил.

Правда, у Куликова имелось несколько обстоятельств, которые должны были смягчить отношение к нему Елены Вадимовны, и главное среди них – его возраст: к мужчинам, перевалившим пенсионный порог, Сонина относилась если и без особой теплоты, но все же не с такой откровенной ненавистью, как к более молодым коллегам.

Кроме того, ему требовалась информация о предполагаемом брачном аферисте, а ради борьбы с ними Елена Вадимовна согласилась бы на все – даже на сотрудничество с мужчиной.

Василий Макарович подошел к кабинету Сониной и замедлил шаги, чтобы собраться с силами, мобилизовать волю и выработать верную линию поведения.

Несмотря на недостаток свободных помещений, майор Сонина занимала кабинет одна – никто из коллег просто не решался находиться с ней в одной комнате.

Дверь кабинета открылась, и оттуда вышел знакомый капитан из отдела экономических преступлений. На лице капитана было какое-то странное выражение – то ли глубокой задумчивости, то ли такого же глубокого удивления.

– Ну, как она сегодня, в каком настроении? – опасливо спросил Василий Макарович.

Капитан взглянул на него и сделал очень странное телодвижение – сначала вроде бы пожал плечами, но не довел этот жест до конца, а вместо этого начал удивленно разводить руки, но и это движение не закончил, а просто махнул правой рукой, а левой почесал в затылке. Затем он пробормотал: «Ничего не понимаю!» – и быстро удалился по коридору в сторону архива.

Василий Макарович проводил коллегу удивленным взглядом и постучал в дверь кабинета.

Входить к Сониной без стука было опасно – она могла запустить в посетителя чем-нибудь тяжелым, к примеру, каким-нибудь веским вещественным доказательством. Впрочем, стук тоже не всегда спасал – в ответ на него из кабинета Елены Вадимовны обычно раздавался грозный окрик. Однако на этот раз из-за двери донесся вполне приятный и вежливый голос: