– Трудно сказать, – Де-Лия ударила ногой по упавшей балке, наполовину изъеденной гнилью, и из нор повыскакивали черные жуки.

– Нам нужно заглянуть в прошлое Шарбона. Тогда мы сможем понять, что намерен сделать нынешний убийца, используя маску.

– Он намерен сеять ужас, раздор и хаос, – прямо сказала Де-Лия.

– Но разве он не мог сделать это сам по себе? Зачем ему маска? Мы ничего не узнаем, пока не поймем, что для него значит Шарбон. По крайней мере, это может помочь нам угадать, когда, где и кого он убьет следующим.

Теперь она представляла себе не жертву, преследуемую на улице, а то, что она убийца в маске. Как эхо Шарбона может повлиять на мозг? Она боролась со многими и многими эхами, имела дело с жестокостью, бессердечием и отчаянием. Но эхо человека, который умел делать такое? Сотворить такое из человеческого существа? Человека, настолько злонравного, что его маску даже нельзя было оценить по утвержденной шкале?

Встреча с ним должна была походить на встречу с варгом. Беспричинное насилие, кровавая бойня, пусть даже только психологическая.

А потом последствия…

Она вздрогнула, уверенная, что это будет ад. Возможно, даже для такого опытного специалиста, как она.

– Кого он убьет следующим… – повторила Де-Лия.

«Истина грядет» витала в воздухе между ними, как уродливый, раздутый от крови комар.

– Но у нас есть жертва. И у нас есть твой фальшивый варг, – сухо сказала Де-Лия. – Разве не важнее узнать, кто они? Вместо того, чтобы гоняться за призраками?

– Мы не можем сбрасывать со счетов роль маски. Я знаю, что хотят эха. Я знаю, что они хотят идти теми же тропами, какими они ходили в жизни. Если убийца в маске не сможет подавить Шарбона, маска поглотит его. Желания Шарбона станут его желаниями – возможно, именно на это он и надеется – перевоплотиться в Шарбона. Я бы предсказала… – она прикусила язык.

Де-Лия пристально посмотрела на Крону.

– Богиня Времени запрещает гадать. Ее путь устойчив и тверд, разве нет?

– Это не гадание, – резко сказала Крона. – Совершенно логично предположить, что кто-то может вести себя так же, как и раньше.

– И ты считаешь, что, если мы раскроем мотивы Шарбона, то быстрее вернем магические предметы?

– Да.

Де-Лия вздохнула.

– Прекрасно, – сказала она, но слово неохотно сорвалось с ее губ. – Но ты должна признать, что твой не-варг – более весомый аргумент.

– Он пришел в себя? – спросила Крона.

– Я не знаю, – ответила Де-Лия, разочарованно скользнув руками в черных перчатках по лицевому щитку. – Когда я уходила домой сегодня утром, он был без сознания. Но почему бы тебе самой не выяснить. – Де-Лия замолчала. – Или ты хочешь, чтобы его допрашивал кто-то другой? Ради его же блага?

Крона напряглась. Она регулятор, черт возьми. И она в состоянии контролировать себя – он выживет после допроса.

– Нет. Я сама. Сначала разреши мне сходить в Городской архив, собрать все, что можно на Шарбона, и принести материалы в участок. А затем я допрошу пленного. Сама.

На мгновение Де-Лия уставилась на нее, неподвижно, как статуя. Крона хотела бы видеть ее лицо, расшифровать выражение ее лица. Но через миг Де-Лия расслабилась и пнула балку еще раз.

– Не тяни слишком долго. Если он пришел в себя и у него все в порядке с головой, мы не можем заниматься ерундой.

Конечно, подумала Крона, ведь это приведет к новым смертям. Все, чего хотел Шарбон – это терроризировать и мучить, и мы не можем позволить ему сеять хаос снова и снова.

Одиннадцать лет назад

Котерия Одинокого маркиза, полдень

Луи Шарбон хотел только одного – любви. Он хотел, чтобы она была преданной, чтобы она была постоянной и чтобы она была рядом. И все это у него было. Тепло улыбок дочек, жар рук жены и сдержанный лепет новорожденного сына.

Всякий раз, когда его семью настигали неприятности – а они случались, – они происходили не из-за страха, жестокости или апатии, а из-за недостатка воображения. Шарбон считал, что мир хорош и, в конечном итоге, справедлив, независимо от несчастий, произошедших в тот или иной момент времени.

Чего он не замечал, так это того, что тьма реальна, что злодеяния опираются на нечестивые аргументы, и это было его самым большим недостатком.

И Уна часто ему говорила об этом.

– Этот мальчик украл твои часы, – сказала она ему вчера, когда они выходили из ворот котерии в толпе прихожан. – Ты не должен был давать ему пятиминутник.

– Если он взял часы, значит ему они нужны больше, чем нам.

Она ласково улыбнулась ему, прижимая к груди младенца, закрывая маленькое тело от окружавшей их толпы. – Ты слишком добрый, Луи. Просто сплошная сладость.

Шарбон потянул дочерей за руки – младшую Надин за левую и старшую Габриэль за правую – и весело приподнял их, перенеся через порог. Габриэль была уже слишком большой для таких маневров.

– Когда ешь много сладостей, болят зубы, – возразил он. – А я просто заставляю людей широко улыбаться.

– У кого-то хорошее настроение, – заметила Уна.

Конечно, он был в прекрасном настроении. Это была первая прогулка их маленького мальчика. Сегодня они объявят его имя.

Город Лутадор был построен на месте разветвления реки Праан – там, где она устремляет свои воды к югу от Марракева, образуя два водных потока Сэнгмён и Життя, а затем снова объединяется с ними, миновав границу Асгар-Скана. Зажатые в объятиях воды южные районы Лутадора были равнинными: юго-западные части представляли собой заболоченную пойму, а на юго-востоке раскинулись плодородные сельскохозяйственные угодья. Далее к востоку и западу равнина переходила в холмы, вздымающиеся все выше и выше. Холмы возвышались над реками, образуя устрашающие крутые обрывы. В этих отвесных каменных утесах когда-то располагались форты и военные заводы. Теперь же они представляли собой центр, в котором кипела политическая жизнь и проживала знать. Дворец Великих маркизов находился в самой высокой точке на западе, а вниз по склонам холмов спускались разнообразные особняки и элегантные дома поменьше – вплоть до границы с собственно городом.

Именно здесь – где проходил водораздел между родовитыми и простыми гражданами, между утонченной роскошью и муниципальной каторгой – молилась семья Шарбона.

Луи это вполне устраивало. Как представитель более мелкой знати с хорошим финансовым положением, он и его семья имели полное право посещать котерии, расположенные выше по холму, подальше от простых граждан города-государства. Но ведь он выбрал жизнь хирурга. И штопал раны и простолюдинов, и дворян в равной степени, обнаружив, что под ножом все они одинаковы.