— Прошу меня простить, но я не могу поверить, чтобы во всем городе не нашлось человека, знающего путь на Тибет. Ведь через ваш город проходят паломники, купцы, они просто обязаны знать дорогу.

— Ну что вы, что вы! — замахал на Николая Михайловича руками чин-цай. — Никто давно уже не пускается в столь долгий и опасный путь. В горах зверствуют разбойники-тангуты! Это совершенно дикие племена, они живут разбоем, и уже много лет никто не рискует отправляться в горы. К тому же лютые морозы на горных перевалах убьют вас. Я буду всю жизнь винить себя, что стал виновником гибели такого великого, талантливого ученого, как господин Пржевальский. Нет-нет, я просто не могу вас отпустить туда! — охал и причитал, как баба, толстый чин-цай.

— Уверяю вас, — сдержанно ответил Пржевальский, — что мы не красны девицы и что мои люди не боятся ни разбойников, ни морозов. Морозы в России — дело обычное, а с разбойниками мы уже не раз встречались. Мы хорошо вооружены и не боимся подобных столкновений. А потому вопрос состоит лишь в том, дадите вы нам проводников или мы продолжим путь самостоятельно. Заверяю вас, мы продолжим нашу экспедицию невзирая ни на что, — твердо проговорил Николай Михайлович. И в его устах эти слова прозвучали не только твердо, но и грозно.

— О! — застонал чин-цай. — О! Да разве же можно рисковать драгоценной жизнью ради какого-то путешествия! Немало вам встретится в пути непроходимых, совершенно безводных, скованных ледяным холодом мест. К чему вам эти испытания? Откажитесь, прошу вас. Это никакое не бесчестье. Уверяю вас. Вот два месяца назад у нас побывал венгерский путешественник граф Сечени, — со значением проговорил чин-цай, особенно напирая на слово «граф». — И он внял нашим предостережениям и отказался от дальнейшей поездки. Прислушайтесь и вы.

— Прошу меня извинить, но я уже все сказал, — решительно повторил Николай Михайлович, поднимаясь. — Мы продолжим свое путешествие, невзирая на то, дадите вы нам проводника или нет.

— О, постойте! Дайте же нам еще раз подумать. Я не могу принять такое решение самостоятельно! — суетливо зачастил чин-цай. — Я должен послать запрос главнокомандующему Цзо-цзун-тану.

— Поторопитесь, — посоветовал ему Пржевальский. — Я намерен выступить не позднее чем через неделю.

— Николай Михайлович, — на следующий день, вернувшись с базара, заглянул в юрту Абдул, — мы не можем закупить ни крошки продовольствия. Кажется, власти запретили продавать нам что-либо. Стоит мне появиться в городе, все лавки тут же закрываются или не находится нужного товара. Ни за какие деньги ничего не достать.

— Вот ведь оказия! — Пржевальский оторвался от чистки ружья и задумчиво окинул глазами свой лагерь. — Вот что, Абдул, сегодня вечером после охоты мы с Роборовским планируем совершить вылазку вон к тем холмам. Я еще раз навещу губернатора, а если ничего не выйдет, попросим о помощи наших китайских друзей. — И он взглянул на расположившихся чуть в отдалении солдат и офицера, посланных им вдогонку из Хами для сопровождения в путешествии до Са-чжеу.

— Николай Михайлович, — не спеша уходить, проговорил Абдул, — сегодня в городе я видел европейца.

— Да? — вновь оторвался от своего занятия Пржевальский. — И кто он?

— Не знаю. Но вчера на базаре я слышал, как в толпе говорили, что в городе стало слишком много «заморских дьяволов». Я думал, они говорили о том путешественнике, что был до нас, а потом заметил в толпе этого господина.

— Что ж, вполне возможно, что это какой-то английский купец забрался в эту глушь по делам, — пожал плечами Пржевальский.

— Да-а… — неуверенно протянул Абдул. — Но мне показалось, что я видел его и в Хами. — Не прибавив больше ни слова, Абдул вышел, предоставив своему начальнику в одиночестве размышлять над неожиданным «совпадением».

— Николай Михайлович, все готово. Казаки уже в седлах, — заглянул в палатку Роборовский, не дав Пржевальскому как следует обдумать сообщение Абдула.

— Да-да. Иду. Надо предупредить Эклона, что мы, скорее всего, вернемся лишь завтра к вечеру, — торопливо собирая ружье и накидывая куртку, распорядился Николай Михайлович. — Попроси Иринчинова заглянуть ко мне на минуту.

— Дондок! К командиру.

— Слушаю, Николай Михайлович. — Загорелое лицо Дондока с раскосыми бурятскими глазами и высокими скулами лучилось привычным добродушием.

— Есть у меня к тебе поручение, Дондок. Ты должен разузнать в городе, где остановился один европеец. Абдул говорит, что видел его раньше в Хами, — кладя руку на плечо казака, попросил Пржевальский. — Абдула я послать не могу, он слишком примелькался в городе, да и потом, твоя внешность будет меньше бросаться в глаза. Можешь купить себе для маскировки халат, — улыбнулся он, вручая Дондоку деньги. — Справишься?

— Постараюсь. Трудновато без переводчика, но попробую.

— Вот и молодец.

— Ваше превосходительство, — по возвращении с охоты Пржевальскому таки пришлось навестить чин-цая, — пока вы ожидаете ответа от главнокомандующего по поводу нашей экспедиции в Тибет, позвольте нам пока осмотреть ближайшие горы, затем мы вернемся обратно в Са-чжеу. Вы к нашему возвращению уже сможете принять окончательное решение.

Предложение Пржевальского было хорошо продумано.

С помощью хамийского офицера им все же удалось закупить все необходимое продовольствие, и даже по приемлемым ценам, за что они щедро его отблагодарили. Дондок сумел разыскать дом англичанина. И даже выяснить, что тот прибыл в Са-чжеу за несколько дней до русского отряда. И часто бывает в резиденции чин-цая. А потому после недолгих размышлений Пржевальский решил пойти на хитрость. Попросить у чин-цая проводника для обследования части гор Нань-Шань, чтобы затем снова вернуться в город и просить проводника в Тибет.

Чин-цай согласился. Русским были выделены в провожатые один офицер и три солдата, и двадцать первого июня отряд Пржевальского снова двинулся в путь.

19 мая 2017 г.

Карина едва успела отъехать от гостиницы, когда ожил ее мобильник.

— Слушаю? — с легкой настороженностью ответила она, всматриваясь в незнакомый номер.

— Кара? — Карина почувствовала, как при первых же звуках этого голоса ее кровь закипела, а тело покрылось мурашками. Влад. Влад Адашевский. Первая любовь, первое разочарование, миллион бессонных ночей, промокшие от слез подушки. Герой девичьих грез. Мерзавец и ничтожество. — Необычайно рад слышать твой голос.

— Привет. Чем обязана? — обдав собеседника февральской стужей, поинтересовалась Карина, борясь с несущимся вскачь сердцем.

— Я узнал, что ты в городе, и не мог не позвонить. — Его голос вливался в нее, как катализатор в химраствор, и здравый рассудок был не в состоянии справиться с запущенной им реакцией. — Я надеюсь, ты еще не забыла старых друзей и не откажешься от встречи? Подаришь безнадежно влюбленному в тебя другу детства один-единственный вечер?