я жил в отпуску. Итак, видишь, что я совершенно один, очень скучно провожу время...» Значит, лучшая часть дня — та, что посвящена строительству «Азова». А скучать долго не пришлось, и стать мизантропом ему тоже не грозило — надвигалась война.

В мае стало известно, что эскадра под командованием адмирала Д. Н. Сенявина в составе двадцати вымпелов[25] отправляется из Кронштадта в Портсмут. Среди девяти кораблей — и 74-пушечный «Азов», на грот-мачте которого адмирал поднял свой флаг. Едва молодые лейтенанты узнали в Кронштадте о предстоящем походе, как начали гадать, куда именно пойдёт эскадра. Цель похода тщательно скрывалась, что давало простор для предположений. «Молва снаряжает нас в Америку помогать испанцам восстанавливать... упавшее своё могущество», — говорили одни. Другие предполагали, что идут в Средиземное море — это направление было предпочтительнее остальных, поскольку «каждому из нас хочется помогать грекам». Но куда бы ни идти — лишь бы идти. «Плыть хочется!» — любил приговаривать однокашник Пушкина по Лицею Фёдор Матюшкин.

Запись из дневника Александра Рыкачева, товарища Нахимова: «Наконец-то сбылись наши мечты! Общая радость была невообразимая». А это написал сам Нахимов: «Ты можешь вообразить, каким нетерпением горели мы выйти скорее в море». «Мы» — это однокашники Рыкачева и Нахимова по корпусу и товарищи по гардемаринскому плаванию Новосильский, Станицкий, Лихонин, Бутенёв. Не все, как молодые лейтенанты, рвались в бой, женатые офицеры «пригорюнились немного», а кто-то перед походом и отпуск запросил, сославшись на болезнь.

Накануне выхода был проведён смотр кораблям эскадры — и едва не случился скандал: оказалось, паруса слишком тонкие, рвутся. Известие дошло до самого императора, и что же? Начальник Морского штаба Моллер в донесении императору оправдывался, как мог: раньше-де ни один командир корабля на качество парусины не жаловался, парусина та же, что на кораблях, ходивших в кругосветку, и вообще «в российском флоте всегда была употребляема таковая». Император наложил резолюцию: «Стараться впредь лучшей доброты заготовлять...» С тем и вышли 10 июня в поход.

Николай I провожал эскадру и при прощании напутствовал: «Надеюсь, что в случае каких-либо военных действий поступлено будет с неприятелем по-русски»111. Это ещё больше воодушевило молодёжь, сетовавшую, что все великие сражения случились до их рождения и на их век ничего не осталось.

Тринадцатого июня эскадра прибыла в Ревель, 8 июля бросила якоря в порту Копенгагена, где начали устранять повреждения: на одном корабле исправляли крепление якорей, на другом заделывали течь, но это всё были мелочи по сравнению с парусами — те часто рвались «по дурному качеству парусины, нисколько не соответствующей званию своему и настоящей доброте», докладывал Сенявин императору. Высочайшая резолюция была уже иная: «Строжайше расследовать, отчего отпущены паруса худой доброты, нарядив для сего комиссию... и донести немедленно, что открыто». Наверное, комиссия разобралась и даже наказали кого-нибудь, но эскадра-то уже была в плавании...

На переходе из Копенгагена в Англию случилась ещё одна неприятность — теперь уже с Нахимовым. О ней известно из приказа по эскадре, отданного Сенявиным 29 июля 1827 года: «Замечено мною, что гг. офицеры употребляют весьма часто во время работы на корабле вовсе неприличные слова, также и то, что на многих кораблях служители употребляют между собой ругательства. Видя, что таковые гнусные изречения нисколько не уменьшаются, для отвращения сего предписываю гг. командирам кораблей, фрегатов и прочих судов приложить всемерное старание, дабы искоренить таковые дурные обыкновения и, в случае неисполнения сего запрещения, взыскивать и наказывать строго. Сверх того, дошло до сведения моего, что гг. офицеры корабля “Азов”, хотя часто и по усердию к службе, но преступают меры наказания, дозволяя себе, сверх того, в минуту запальчивости ударять людей во время работы своими руками. Поставляя сие на замечание капитану корабля “Азов”, предписываю арестовать на 3 дня капитан-лейтенанта Кутыгина, лейтенанта Нахимова и мичмана Розенберга, сделав им строгий выговор, дабы впредь остерегались подобных поступков»112.

Причиной неприглядного поступка стали, как ни странно, ревностное отношение Нахимова к службе и его исключительная исполнительность. Он ничего не делал равнодушно, полностью отдавался любимому делу, а на «Азове» был сам Сенявин — знаменитый адмирал, герой войны с турками, участник сражения у мыса Калиакрия и штурма крепости Корфу. Как можно перед ним осрамиться? Вот он и старался, как мог...

Морские офицеры в России не только достраивали свой корабль — они должны были вчерашних мещан и крестьян из степной и лесной Центральной России, моря прежде не видевших, превратить в матросов. Привыкание к постоянной качке, обретение устойчивых «морских ног» и сноровки требовали немало времени. Сам Нахимов выучку проходил под начальством Лазарева, жёсткое обращение с матросами было в ходу на фрегате «Крейсер». Матросы на «Азове» все были из рекрутов, Нахимов называл их в письме дурной командой; грот-марса-рей сломался в безветренную погоду потому, что кто-то прежде его надломил.

При обучении команды каждый офицер проявляет свой характер и темперамент: кто кричит и распекает всех и вся, кто молчит с таким грозным видом, что уж лучше бы кричал. И жесты у всякого свои: «один с досады жмёт руками затылок, другой топает ногами, третий швыряет носками кверху, выделывая, таким образом, нечто вроде казачка, четвёртый с досады натягивает себе фуражку на затылок»113, а кто-то и руки распускает. За это и получает должное наказание.

Нахимов тяжело переживал происшедшее, даже писать об этом Рейнеке из Англии не стал, только обронил: «...со мной так много случилось на этом переходе неприятного, что письмо моё ничем иначе не могло быть наполнено, как одними огорчениями, и потому я решился не писать». Посоветовал послушать Аполлона Иванова, который « расскажет всё».

Лазарев, видимо, большого значения наказанию своих офицеров не придал — он всегда говорил: «Посидеть на гауптвахте не беда». А вот Сенявин, смотревший на воспитание офицеров иначе, написал наставление командующему эскадрой графу Л. П. Гейдену:

«1827 г. 5 августа. Секретно... Весьма важным считаю обратить особенное внимание в[ашего] с[иятельст]ва на обхождение гг. командиров и офицеров с нижними чинами и служителями. Сделанные мною замечания на сей предмет показывают мне, что гг. офицеры имеют ложные правила о рассуждении соблюдения дисциплины своих подчинённых. Нет сомнения, что строгость необходима в службе, но прежде всего должно научить людей, что им делать, а потом взыскивать с них и накладывать [взыскание] за упущение».

Способы обучения известны: ежедневные упражнения, соревнование между матросами, поощрение лучших. Особое внимание Сенявин уделял отношению офицеров к матросам. Если матрос совершил что-нибудь по ошибке, от незнания — иногда следует проявить снисхождение,