Почти такие же книги майор видел две недели назад в доме замоченного мага.

Но если книгохранилище Монго производило впечатление какой-нибудь библиотеки замка Синей Бороды, то тут жуткие древние тома благолепно были упрятаны в чопорный старинный книжный шкаф, отчего словно лишались мрачной своей силы.

И кабинет Отто Янисовича Гроссмана был обширный и светлый.

Да и в самом хозяине ничего такого не было.

Лет пятьдесят: лысоватый, худой, вид респектабельный, можно сказать – подозрительно респектабельный. Антиквар, барон и темная личность… Облаченный в дорогой костюм и домашние туфли, а не какие-нибудь вульгарные тапки.

Все – с печатью той неброской галантной роскоши, по которой узнаются по-настоящему богатые люди.

Он как будто отдыхал в кресле, полуприкрыв глаза. И рукоять клинка, торчавшая из груди, не сразу бросалась в глаза на черном фоне дорогого костюма. Закоченевшая рука лежала на эфесе слоновой кости.

Вадим отвернулся от покойника, пробежал взглядом по фарфору и старинным клинкам в застекленных витринах, по картинам, подернутым патиной времени.

– Вадим Петрович, взгляните, – позвал его из другой комнаты Зайцев.

Оба майора, не сговариваясь, двинулись на голос.

Лейтенант стоял перед раскрытым чемоданом фасона «мечта оккупанта», изучая его содержимое.

Савельев заглянул через плечо – и еле удержал отвисшую челюсть.

Позади вполголоса матюгнулся Куницын.

И было от чего.

Прежде всего, в глаза бросалось серебряное шитье черного мундира, поверх коего – черная хромовая портупея с кортиком, эфес которого украшал серебряный череп.

Потом – россыпь крестов на мундире.

Фуражка с высокой тульей, неприятным образом напомнившая Вадиму принятые нынче в российской армии головные уборы. Только разве вместо двуглавого орла верх украшал орел одноглавый, восседающий на свастике.

Шинель, аккуратно свернутая, кожаное пальто, сапоги, запакованные в целлофан.

«Киностудию они, что ли, бомбанули?» – промелькнула идиотская мысль.

Сомнений не было: у антиквара обнаружился настоящий прикид самого настоящего эсэсовца. Ну да, тоже антиквариат в своем роде…

Зайцев осторожно вытащил из чемодана кобуру, расстегнул…

– О, статья 213-б, – удовлетворенно произнес лейтенант, вертя в руках вальтер.

– Осторожней, нам с него еще пальчики снимать.

Хасикян попробовал пальцами материю.

– Да, – произнес он задумчиво. – Хорошее сукно – сколько лет, а как новенькое! Мне прадед говорил – он портной – самая лучшая материя на их мундиры шла. Даже жалко, что использовать было нельзя. Разве вот на портянки. И кому это могло понадобиться?

– Да. – Борисыч не удержался и сплюнул на паркет. – Известно кому! Еще нам фашистов тут не хватало. И черт же тебя, Стас, дернул вызвать нас: пусть бы другие этим занимались – хоть Гордин. – И добавил: – Надо бы это… посольство оповестить.

– Ну и что вы обо всем этом думаете? – спросил Савельев, когда подчиненные собрались вновь в кабинете, в обществе трупа.

Борисыч вздохнул, одернув потертый кожаный пиджак.

– Похоже, сам себя порешил… Все на то указывает…

Но по лицу его было видно, что сам он в это не вполне верит.

– Ладно, будем считать это основной версией.

Пока Зайцев писал протокол осмотра места происшествия, Вадим Сергеевич еще раз осмотрел московское жилище покойного хозяина фирмы «Рижский антиквариат».

Еще вчера свидетеля, а ныне – потерпевшего.

Цены на недвижимость были вне его интереса, но он примерно знал, сколько может стоить двухэтажный особняк в Москве. Даже самый маленький – такой, как этот. Даже не в самом престижном районе…

А там, где пахнет большими деньгами, – да, трудно поверить в самоубийство…

Он прошел длинным коридором. В одном его конце виднелась дверь на лестницу, ведущую наверх, в жилые помещения. Справа – кухня размером с его квартиру и ванная – вполне нормального размера и даже без джакузи.

На кухне все сияло девственной чистотой – тут не пили и не ели со вчерашнего дня.

В ванной – только одна зубная щетка и бритвенный прибор. Дорогая мужская косметика. Купальный халат на плечиках от Версаче…

Да, можно было бы и позавидовать, если не иметь в виду, что хладный труп хозяина всего этого добра сейчас сидел в кресле, ожидая труповозки и отправки в прозекторскую…

Неслышно подошел Зайцев.

– Там я позвонил. Выехал человек из латвийского посольства. И еще я вызвал заместителя убитого… – Лейтенант осекся. – Он тоже едет.

«Убитого? Даже он не верит», – подумал Савельев.

– Хорошо. А что еще думаешь?

– Я думаю, в таком доме должна была быть какая-то прислуга – уборщицы, повар, водила…

– Правильно мыслишь, Стас. Выясним.

Но выяснять не пришлось. Внизу скрипнула дверь подъезда, что-то упало, послышался женский взвизг, и через считаные секунды – угрюмый басок Борисыча, изрекающего сакраментальное:

– Пройдемте, гражданочка!

Спустя минуту (Вадим отметил, как Хасикян убрал руку от кобуры за пазухой.) Куницын ввел немолодую тетку в платочке и мешковатом платье, испуганно озиравшуюся.

Ее простое добродушное лицо выражало полнейшее недоумение от факта нахождения в этом доме команды суровых мужчин явно при исполнении.

Пока Борисыч с Хасикяном вводили охающую гостью в курс дела, Вадим изучал документы дамы.

Рыбчук Нина Петровна, шестидесятого года рождения, гражданка Украины, прописка – Владимир-Волынский Волынской области, регистрация, вполне официальная и непросроченная, разрешение на работу в Москве, карточка АО «Гертруда», специальность – работа по дому.

– А шо сказать? – шмыгнула горничная носом. – Гарный хозяин – незлой себе такой, не ругався, даже хвалил. На чай на прошлой неделе дал… Десять еуро… Не свинячив, не блевав по углам, не приставав.

Зайцев с Хасикяном при последних словах синхронно осклабились.

– А шо вы думаете… – с обидой бросила Нина Петровна. – Бувають и таки, шо нажруться, як кони, а то й – нанюхаються, и лизуть – им шо баба, шо коза…

Вадим повел взглядом в их сторону: мол, уймитесь.

– Хорошо. А вы не могли бы вспомнить, кто к нему приходил?

Нина Петровна задумалась.

– Хто к нему ходил… Ну люды… приличные, – поморщившись, подобрала определение горничная. – Вежливые все, не пьянствувалы, матом не ругалыся – по рюмашке коньяку разве шо… Сигары курылы!

– Вы не замечали, может быть, он с кем-то скандалил, кто-то угрожал ему?