мама так нарисовала.

– Живой, – констатировал голос Марсена.

Очень хмурый голос.

Ну да, мы же не убежали, как он сказал. Надеюсь, это не помешало ему как следует надрать задницы шайке Кори. Ещё надеюсь, с той девочкой всё в порядке.

Но это всё я спрошу потом. А сейчас – спать…

***

Второй раз я участвовал при разборе полётов. В качестве зрителя, потому что меня пока не хватало на звуки. Но сейчас я хотя бы что-то видел. Не с самого начала, кое-что пришлось восстанавливать по контексту. Например, я узнал, что Марсену пришлось всё рассказать насчёт ночных прогулок. И, видимо, пообещать больше их не устраивать. Иными словами, в этот раз произошла смена ролей. Теперь Кейн отчитывал Марсена. Надо сказать, делал он это без шуточек, самыми зверскими способами.

– …не было с самого начала! – Вот на этом моменте я очнулся. Нашёл Кейна взглядом – у окна.

– Извини, но мне всё ещё кажется, что ты ошибаешься, – негромко ответил Марсен. Он стоял у двери, прислонившись спиной к косяку.

– Я тоже надеюсь, что ты прав, – буркнул Кейн.

Так, это они о чём?

– Но ты сильно переоцениваешь свою звукомагическую школу, – продолжал Кейн. – Для всех, кто страдает заболеваниями внутренней мелодии, существует официальный запрет на звукомагию. Да, – он предупреждающе поднял руку, – я помню, как ты относишься к запретам. Я помню твои завиральные идеи насчёт того, как происходит звукомагия.

А, понятно. Я думал, это они меня хоронят. Оказывается, не меня, а всего-навсего мои взаимоотношения со звукомагией.

– Эти идеи работают, – жёстко возразил Марсен.

– Нет. Включи мозги и подумай. Головой. Напомни-ка, – он тоже откинулся на стенку и скрестил руки на груди, – как же это звали того звукомага, который тут на днях звучал за несколько инструментов, а потом провалялся двое суток? Ах, да. Его звали Вигге Марсен.

– Но другие…

– То, что многие другие и вовсе на это не способны, не означает того, что звукомагические выкрутасы пройдут без последствий для подростка, больного una corda!

Как дыхания-то на всё это хватило, подумал я, уважительно косясь на Кейна.

– Никто не может творить звукомагию без потерь собственной энергии, ты понимаешь? – Кейн отошёл от окна. – Именно поэтому и существует этот запрет.

– Музыка даёт больше, чем отнимает, – отозвался Марсен. – Иначе пианисты вымерли бы как вид. Здесь равноценного обмена нет и быть не может. Ни у кого нет столько, сколько способна дать Изначальная Гармония.

– Допустим, но эти обмены бывают неравноценными и в другую сторону. В общем, так. – Кейн остановился перед ним. – Лечащий врач – я. И я не говорю, что с una corda нельзя бороться за счёт звукомагии, которую творит сам пациент. Теоретически, это возможно. Но в нашем случае, – он ткнул пальцем в мою сторону, – пациент умрёт от истощения раньше, чем сможет издать хоть звук. Поэтому. Больше. Никакой. Звукомагии. И никаких прогулок по ночам. Все всё поняли?

Он послал мне испепеляющий взгляд и вышел из палаты. Так аккуратно прикрыв дверь, что лучше бы шваркнул со всей дури.

Что касается Марсена, то он, кажется, очень хотел сползти по стеночке. Но вместо этого подошёл ко мне и присел на край кровати.

– Что произошло? – Шёпотом спросил я. Шёпотом – потому что говорить вслух пока не мог.

– Два юных идиота подвергли свою жизнь опасности и чудом уцелели. Один старый идиот не смог их спасти, – хмуро ответил Марсен. Посмотрел на меня – мол, что скажешь в своё оправдание?

– Нам просто было интересно, – сказал я. – Мы никогда не видели тебя, так сказать, в деле.

– Понятно. Мне стоило догадаться. – Он отвёл взгляд. – Надо было объяснить, почему не видели.

– Почему?

Марсен покачал головой, прикусив нижнюю губу.

– Потому что ты не можешь воспринимать боевую звукомагию. В особенности ту, которую творю я. Твоя мелодия привыкла доверять моей, привыкла звучать так же, как моя.

– Но боевая магия мне не светит, даже если бы Кейн не был таким занудой… – пробормотал я.

– Точно. Будь у меня хоть сколько-нибудь серьёзные намерения по отношению к тем подонкам… или, скажем, ты был бы немного слабее – тебя порвало бы резонансом на первой же фразе. Нам очень повезло, что всё обошлось.

Так вот почему я никогда не слышал среди его песен ни одной, которая хотя бы напоминала что-то боевое.

Ну ни фига ж себе. Оказывается, мы всё это время действительно были практически беззащитны? Причём не только мы с Эгле, но и сам Марсен?

– Конечно, ты был не в такой уж плохой форме, – словно в ответ моим мыслям, начал он. – Рядом с тобой можно было творить не только заклинания для подзарядки. Так что мне в любом случае было чем порадовать шайку Кори Мита. В конце концов, я мог бы их просто усыпить. Потом вызвать полицию. Потом унести их жертву на безопасное расстояние. Потом унести вас.

– Да ладно, – отозвался я, – это звучит как «слишком много возни». Я вот тебя просто слушаю, а уже устал.

Марсен покосился на меня с подозрением.

– Шутить пытаюсь, не дёргайся, – пояснил я. – Надо думать, тебе раньше не приходилось во всём быть виноватым?

– Приходилось.

Да ёлки-палки. Хотел его подбодрить, а у него лицо сделалось, как у престарелой ящерицы.

– Расскажи? – Попросил я. И поспешно добавил: – Но если не хочешь, не рассказывай.

Тяжело вздохнув, Марсен взлохматил волосы. И просто сказал:

– Ян.

Я сразу понял, о ком он говорит. Ян Ленц, тот, кто написал ту колыбельную. Марсен тогда сначала упомянул его в прошедшем времени, а потом сам себя поправил.

– Вы поссорились?

– Нет. Его убили.

Ровный голос. Спокойствие, похожее на то, с каким только что закрывал дверь Кейн.

– Ладно. – Я прикрыл глаза. – Ты всё равно расскажи. Но потом. Рано мне, наверное, про такое слушать. Давай лучше о чём-нибудь хорошем. Вот, например… Эгле в порядке?

Марсен медленно кивнул:

– Да. Ей, конечно, тоже нелегко пришлось. Но она хотя бы привыкла резонировать. Другой вопрос, что резонировать ей пришлось со всеми сразу. С насмерть перепуганной девчонкой. Со мной – а я очень разозлился. С тобой – ты едва не стал чистым звуком, ручаюсь, это было больно. С теми засранцами.

– Я бы свихнулся, – признался я.

– То-то и оно… – невесело хмыкнул Марсен.

Мы помолчали.

– А та… девочка, которую они поймали? – Спросил я. – Живая хоть?

– Вполне, – рассеянно откликнулся Марсен. – Вроде бы её даже уже выписали. – Он встряхнулся. – Я пойду. К тебе скоро вернётся Кейн.

Почему у меня такое чувство, что он уходит насовсем?

Неужели Кейн велел ему больше