Мойша Хаим и правда впустил меня к себе в дом и хотя и смотрел исподлобья, но ожерелье взял и дал под него денег, как обычно, честно оценив золотую вещицу. Робел я перед гневом уважаемого Мойши Хаима, да любопытство мое оказалось сильнее робости, тем более что деньги за ожерелье были уже у меня в руках и моя Сара была мне не страшна.

– Скажи, уважаемый Мойша Хаим, – обратился я к своему кредитору, одновременно думая, как бы так деликатно выразиться, чтобы про камень не упомянуть да снова не ввести Мойшу во гнев, – как же ты тридцать лет песком осыпался?

Понурился Мойша Хаим, опустился в глубокое кресло и молча мне на другое рядом указал. Я сел и тоже замолчал – ждал, пока Мойша заговорит сам.

– Вижу, любопытен ты, Шмуль, а это хорошо – любопытство ведет к знанию, а знание спасает от многих несчастий. Если бы я, Мойша Хаим, был в юности любопытен и хотел бы учиться, чтобы больше знать, не случилось бы со мной того, что случилось.

И рассказал мне уважаемый Мойша Хаим, что, когда он был совсем мальчишкой, но уже закончил обучение у ребе Авраама, звал его ребе остаться певчим при синагоге – очень уже красив был голос юного Мойши – и изучать Каббалу, которая, как известно, открывает тем, кто не жалеет сил на ее изучение, все тайны мирские. Ребе Авраам, как объяснил мне Мойша Хаим, был великим ученым и знал буквально все на свете, так что учиться у него счастьем бы было для любого, да не оценил юный Мойша своего счастья. «Не был я любопытен, – сказал мне Мойша Хаим, – ничем не интересовался, кроме купеческого дела, и все мирские тайны вместе казались мне пустой болтовней».

Мойша собирался продолжить дело отца своего, а отец Мойши был купцом. Как-то раз послал Мойшу отец с поручением к своему коллеге по торговому делу, и хотя путь от Вильны был не близок, юноша отправился один. Мойше было тогда всего пятнадцать лет, но отец спокойно отпускал парня одного, потому что считал, что еврейский купец должен быть готов к любым опасностям и уметь находить выход из любой ситуации так, чтобы ни зверь, ни человек, который часто для еврейского купца намного страшнее дикого зверя, не принесли ему неприятностей. К встрече со зверем и злым человеком подготовил Мойшу отец, а вот к той встрече, что произошла, когда юноша возвращался в Вильну, не подготовил, да и не мог бы. Вот ребе Авраам, тот бы мог, но Мойша не захотел учиться у ребе.

Итак, юноша, успешно выполнив поручение отца, возвращался поздним вечером обратно в родную Вильну. И тут прямо на дороге перед ним встала маленькая крестьянская старушонка – непонятно, откуда и взялась, как будто из-под земли вылезла или с неба свалилась. Примерно так оно и было, да ведь Мойша об этом не знал, он только и успел натянуть поводья своего коня, чтобы не сбить старушонку.

А уж и страшная она была, эта старуха! Глаза все в морщинах, как будто в песке утонули, а сами зеленоватым светом отливают; носище – длинный, прямой, как у аиста; рот, наоборот, кривой, а зубы во рту в два ряда растут, и все – зеленые. Такой была на самом деле эта старуха, и если бы такой увидел ее Мойша, то ничего бы с ним не случилось. Увидел же Мойша маленькую щупленькую старушонку в крестьянских одеждах и предложил подвезти – жалко ему стало, что старушке придется одной ночью пешком идти. Залезла старушка в повозку, а конь Мойши вдруг как захрапит! И встал на месте! Долго уговаривал коня Мойша, наконец, тот неохотно тронулся. Едут они, едут, Мойша коня погоняет, а старушка – за спиной парня. Мойша попытался было поговорить с бабушкой, да старуха что-то прошамкала в ответ, чего парень не разобрал, вот он и оставил ее в покое. И почти уже подъехали они к Вильне, как показалось Мойше, что старуха за его спиной зубами поскрипывает да так шмыгает, как будто принюхивается к чему. Обернулся парень и увидел и глаза, в морщинах, как в песке, утонувшие да зеленоватым светом отливающие; носище, прямой и длинный, как у аиста; а рот, наоборот, кривой, а зубы во рту в два ряда, и все – зеленые! И шмыгает длинный прямой носище, принюхиваясь к нему, Мойше, а рот с двумя рядами зеленых зубов недвусмысленно тянется к его шее! Сейчас уже вцепится в него! Мойша почти услышал, как хрустнули позвонки в зеленых зубах!

Закричал тут Мойша слова молитвы, а сам хлещет старуху кнутом своим, которым он коня погонял, хлещет, а старуха все растет, растет и вот уже нависает над Мойшей, кривой рот раскрывает, зелеными зубами щелкает! И пришел бы конец тут юноше, если бы не молитва, которую Мойша кричал. Вы не подумайте, Мойша не был неучем, он успешно учился в школе, иначе бы ребе Авраам не позвал его изучать Каббалу, и все главные молитвы Мойша прекрасно помнил. Так вот, обожгло молитвенное слово страшную старуху, свалилась она с повозки, с ненавистью взглянула на Мойшу и прошипела: «Пусть та песчаная насыпь станет скалой каменной, а кости твои – песком!» – и тут же увидел Мойша, как огромная песчаная насыпь перед Вильной превратилась в серый камень, а сам почувствовал слабость во всем теле, да такую, что с трудом вожжи в руках удерживал. Старуха же между тем продолжала свое шипение: «И пусть осыпаются твои кости песком, пока сей камень в песок не обратится».

Договорив последнее слово, страшная старуха исчезла, а Мойша тихонько тронул поводья и медленно направился в город. Если бы было Мойше любопытно то, чему собирался обучить его ребе Авраам, то узнал бы он от ребе, что живет в черных густых лесах страшное чудовище по прозвищу Лилит Черная Луна. Говорят, в молодости Лилит Черная Луна была прекрасна, но, прожив не одно тысячелетие, состарилась и утратила свою красоту. И такая злоба взяла Лилит из-за утраты своей красоты, что превратилась она в ведьму-призрак и стала еще страшнее. Теперь является она ночью припозднившимся путникам, юнцам безусым – той старушкой, которой стала, прожив не одно тысячелетие, а зрелым мужам – прекрасной женщиной, какой была, пока не пришла к ней старость. Она вгрызается человеку в кости и грызет их, пока он не умирает, и страдания ее жертв еще усиливаются, потому что, терзая их, принимает Лилит Черная Луна свой истинный облик страшной ведьмы-призрака. Вам кажется, что Мойша Хаим легко отделался? Ничуть не бывало.

Проклятие Лилит Черной Луны вовсе не лучше, чем страшная смерть от ее зубов, потому что превращает жизнь человека в сплошную пытку. Пусть не сама Лилит, но ее проклятие грызет кости человека, и каждое движение дается ему с огромным трудом, а по ночам адские боли не дают ему уснуть, и может продолжаться это долгие годы. Мойша Хаим заболел, он уже не каждый день вставал с постели, а когда вставал, то еле-еле переступал ногами, да и сон не приносил ему облегчения, потому что прерывался болями. От горя вскоре скончались родители Мойши, и дело отца его быстро пошло на убыль, потому что некому стало им заниматься, а вскоре от него ничего не осталось.

Теперь Мойша, когда мог ходить, проводил дни в синагоге, где пел в хоре, ведь голос его от проклятия Лилит не пострадал, и изучал Каббалу. Как-то раз солнечным летним утром с трудом Мойша встал с постели, с трудом вышел из своего дома, чтобы добраться до синагоги, да не хватило у него сил. Сел он недалеко от своего дома, как раз там, где я сидел, пережидая гнев уважаемого Мойши Хаима, и прикрыл глаза, мечтая о том, что пройдет мимо хорошенькая Лея да и улыбнется ему.