* * *

С той ночи откровения Мерседес постоянно всплывали в моем сознании, потому что я никогда не видела такой большой веры и такой энергии, с которой верили в старинное и темное, непонятное и в то же время очевидное, как верила она. Она смогла объяснить, почему мое собственное рождение так возбуждает мою фантазию, объяснила мое совершенство в моем несовершенстве, в чем состояла моя природа. Рейна была, напротив, сложена внешне и внутренне очень гармонично, в ее жилах текла здоровая, чистая кровь в отличие от меня.

Но хотя я и не верила в судьбоносные качества крови Родриго, со временем поняла, что присутствие этой крови оказывает на меня определенное влияние. Это было очевидно, когда я совершала сентиментальные путешествия в прошлое и начинала плакать, вспоминая дедушку. Может быть, кто-нибудь посмотрит на меня косо, но мое отношение к нему вполне осознанно, и моя решимость, удивляет меня саму. В любом случае ничто не изменилось вокруг меня. Мы с Рейной продолжали ходить вместе, хотя каждая из нас оберегала частицу себя. Мама освободилась от предрассудков в отношении меня, и это обстоятельство изменило ее в лучшую сторону. Наступил момент, когда мы начали вместе ходить за покупками, в кино или пить аперитив в баре «Росалес» каждое воскресенье утром. Мой отец встретил такую перемену с непониманием, он вообще с трудом понимал, как его дочери могут вырасти. Страх, что кто-то может проникнуть в мои тайны, висел над моей головой дамокловым мечом и держал в постоянном напряжении, но внешне это никак не проявлялось, наоборот, мое поведение с каждым днем становилось все спокойнее.

Но этот меч никуда не исчез, он просто от времени заржавел и притупился. Я не догадывалась, что земля качается у меня под ногами, когда убивала время удушливыми июльскими вечерами, сидя на террасе в баре «Каса Антонио», самом популярном в Альмансилье. Перед моими глазами расстилался безрадостный пейзаж пустой деревни с безлюдными тротуарами, закрытыми окнами и дверями, собаками, лежащими в тени редких деревьев, спрятавшихся в темных подворотнях. На улице темнело. Было семь часов вечера, в воздухе не наблюдалось ни дуновения ветерка, в ушах звенело от жары, а голова начала болеть. И без сомнения, мы все были жертвами технических козней «форда-фиесты», который в то утро вышел из строя, чтобы погрузить нас в хаос. Никто не знал, какой дурак придумал вечером поехать на машине в Пласенсию, чтобы выпить несколько рюмок, а ведь это была инициатива Хосерры, лучшего друга моего двоюродного брата Педро, который оставил свою собственную машину в гараже.

Я было уже решила остаться дома, но, когда опустила одну ногу в пруд, предвидя жаркое солнце, вдруг задумалась, как провести остаток недели. В общем, в последний момент я присоединилась к компании, потому что хотела выпить в хорошей компании кока-колы. У меня не было причин для отказа ехать с ними. Мы проделали половину пути, как вдруг мотор заглох. Несколько минут спустя оказалось, что поломка нешуточная, и нам пришлось вылезти из салона. Мы шли по деревенским улицам и отмечали, что многие здания здесь выглядели так, словно только что прошла война, — именно так снимали в старых черно-белых фильмах: темные облупившиеся стены, пустынные улицы, разбитые ящики посреди тротуара. На нас ужасно действовала эта невероятно жуткая жара. Я вся дрожала, на лбу выступил холодный пот — так плохо я себя еще никогда не чувствовала.

Я дошла до дверей бара, вошла внутрь и стала наблюдать за моими друзьями. Мне стало очень легко, хотя я еще немного нервничала. Я сидела с бутылкой в одной руке и вспоминала, что так же чувствовала себя перед экзаменом. Тогда я тоже вспотела как мышь и побледнела, мои губы дрожали, а глаза остановились в одной точке. Теперь не я управляла своим телом, а оно — мною. Я с улыбкой наблюдала, как некоторые мои спутники закурили, сигареты марки «Пэлл Мэлл». Я тогда еще не курила, думала, что если и начну курить, то только сигары, чтобы выглядеть более взрослой и солидной. Я прикрыла глаза, наслаждаясь покоем, когда Маку издала истерический крик, который чуть было не свел меня с ума.

— Ты видела? Красная этикетка!

Маку существовала в мире известных брендов, например Леви Стросса, пришивала его этикетки к испанским брюкам, полагая, что легендарный лейбл сделает ее неотразимой.

— Послушай, послушай, прости! — Маку встала и заговорила не в силах сдерживаться. Видимо, вид красной этикетки вывел ее из равновесия. — Прости, пожалуйста… Ты не мог бы сказать, где купил эти брюки?

— В Гамбурге, — ответил незнакомей парень приятным голосом.

— Где? — не унималась Маку.

— В Гамбурге… В Германии. Я там живу, я немец.

Мы поняли, что при разговоре с этим парнем следовало избегать смешков. Маку пришлось подавлять приступы хохота, пока она привыкала к его манере речи, потому что, хотя парень отлично говорил по-испански, у него был ужасный акцент — необъяснимое смешение хот, произносимых с придыханием, и чудовищных эрре — кошмарных смешений эстремадурских интонаций, которые я так хорошо знала, и твердого произнесения звуков в родном ему языке.

— Ах, понятно! — Маку, не обладающая языковым слухом и чутьем, потрясла головой, как будто хотела скинуть невидимую пылинку. — А что ты делаешь в Альмансилье? Ты на каникулах?

— Да, именно так. У меня здесь семья.

— Испанцы?

Молодой человек еще не привык к замедленной соображаемости собеседницы, а потому даже не попытался скрыть раздражения.

— Да, они испанцы.

— Ясно. Послушай, если бы я тебе дала денег и сказала бы свой размер, ты бы мог купить мне брюки, такие же, как у тебя, и прислать их в Мадрид? Здесь таких нет, а они мне очень нравятся.

— Да, думаю, что да.

— Спасибо, серьезно, спасибо большое… Когда ты уезжаешь?

— Еще не знаю. Я, скорее всего, вернусь вместе с родителями в будущем месяце, так что побуду здесь еще немного.

— У тебя прекрасный мотоцикл, — вступил в разговор Хосерра. — Где ты его взял?

— Он принадлежал моему дедушке, — парень обвел нас взглядом и заговорил так, что никто, кроме меня, не смог бы его понять. — Он купил его после войны на одной… лотерее. Нет… Как же это сказать? На аукционе, точно, на аукционе…

Маку, которая за время разговора не шевельнула ни одним мускулом, проявила интерес к немцу и кивнула.

— Возможно, он был раньше военным. Он служил в африканском корпусе, в подразделении Роммеля, — уточнил парень.

— Выглядит новым.

— Теперь он новый.

— Ты его привел в порядок?

— В целом…

Этот немец гордился своим мотоциклом, а я, к своему удивлению, чувствовала себе тоже гордой за него.

— Дедушка подарил мне его два года назад, но отец не хотел давать мне деньги на него, потому что не верил, что эта машина сможет работать. Тогда я начал подрабатывать каждую субботу в одной мастерской, без зарплаты. Взамен этого мой начальник дал мне новые детали и помог наладить мотоцикл. Мы закончили работать с ним только месяц назад, и теперь он бегает как новенький. Я назвал его «Бомба Вальбаум».