— Я считаю, что мы должны прекратить болтать ерунду, а тебе нужно отправиться в свою спальню и лечь в постель.

Шарлотта отвернулась, затем снова взглянула на него и добавила:

— И знаешь, я не боялась твоих поцелуев. Ни в первый раз, ни сейчас. Я была… я была просто… удивлена.

— Да, разумеется. И теперь, думаю, ты собираешься сказать мне, что мы никогда не будем говорить об этом?

Она кивнула, произнеся всего лишь:

— Пожалуйста.

— Тогда память об этом удивительном моменте я унесу с собой в могилу. Что может случиться скорее, чем я предполагаю, если тот, кому я чем-то досадил, добьется своего.

— Раф… — неуверенно начала Шарлотта, а затем покачала головой: — Нет, ничего.

— Скажи то, что собиралась сказать, Чарли. Как ты всегда это делаешь.

— Хорошо. Хотя думаю, что ты разозлишься. Я только собиралась сказать, что ты можешь шутить сколько угодно, но я хочу, чтобы ты пообещал мне, что будешь осторожным.

— Согласен. Ну, и что ты предлагаешь? Прятаться в своей спальне — это не выход.

Вздохнув, она покачала головой:

— Я знаю. Но ты был солдатом, Раф. Ты ведь должен знать, что делать, когда вокруг враги?

— Знаю, да. За моей спиной стоял целый полк, которого сейчас у меня, к сожалению, нет. И прежде чем ты предложишь мне свою помощь, вспомни, что не владеешь пистолетом. Может, ты и будешь целиться во врага, но попадешь в меня. Я все еще помню яблоко.

— Если ты отказываешься говорить серьезно…

— И в этом ты тоже ошибаешься, Чарли. Я серьезен. Совершенно серьезен. И я приму все меры предосторожности, обещаю. Но мне совсем не хочется проводить дни и ночи постоянно оглядываясь. Ты знаешь, эти два случая все же можно объяснить случайностью.

— А я могу быть ее королевским высочеством принцессой Шарлоттой, — резко парировала Шарлотта. — Но я не принцесса. А ты уязвим. Помни об этом, Раф Дотри!

Она повернулась, зашелестев юбками, и направилась к двери. Эффектно уйти не совсем получилось: нажав на защелку, она поняла, что дверь заперта.

В другое время Рафа позабавил бы ее раздраженный вид, с которым она поспешно открыла дверь и вышла, хлопнув ею.

Но не в этот раз.

Он взял полотенце, снова смочил его холодной водой и сел за стол.

Прямо перед ним, над камином в противоположном конце комнаты, висел большой семейный портрет. Его дядя стоял на берегу живописной излучины реки, протекающей через его владения, с удочкой в руке, две гончие застыли у его ног. Джордж, лет шестнадцати-семнадцати, сидел, развалившись, на стволе упавшего дерева с раскрытой книгой на колене.

— Возможно, единственная книга, которую он когда-либо читал, — пробормотал Раф, прежде чем наконец взглянул на своего кузена Гарольда, изображенного сидящим на поросшем травой берегу. Положив ногу на ногу, он уперся локтем в колено, положив на руку подбородок.

Такие юные и невинные. Но Раф знал, какими стали его кузены.

Он поднялся и подошел к камину, чтобы вглядеться в портрет.

— Что ты сделал ей, Гарольд? Ты что-то сделал. Что же ты сделал?

Шарлотта прекрасно видела, что, если она сейчас старается не оставаться наедине с Рафом, он явно делает то же самое. Настоящая пара дураков, но, возможно, это к лучшему. По крайней мере сейчас. Он знал, что ей нужно время, и был готов его предоставить. Она поблагодарила бы Рафа за это, но нужна ли ему ее благодарность? И Шарлотта не знала, сможет ли найти правильные слова. Видимо, Раф знал, когда она уезжает смотреть, как продвигается работа по восстановлению коттеджа «Роза», и она точно так же знала, что после полудня можно спокойно сидеть с близнецами за чаем в главном зале, потому что Раф больше не появлялся там.

Однажды утром они столкнулись нос к носу на ступеньках крыльца, и, хотя улыбнулись и поздоровались, этот момент был таким неловким и напряженным, что Шарлотте пришлось возвратиться в спальню, чтобы прийти в себя, прежде чем проведать мать.

Огромные размеры Ашерст-Холл позволяли им обоим продолжать избегать друг друга. Все шло своим чередом, и только одна леди Николь догадывалась, что редкость их встреч объяснялась лишь молчаливым взаимным соглашением. Но Николь замечала лишь то, что касалось ее лично. Одно из преимуществ молодости и невинности, как считала Шарлотта.

— Знаешь, Шарлотта, — как бы мимоходом заметила Николь за день до Рождества, когда все три девушки работали в комнате для завтрака, сшивая веточки падуба, предназначенные для венка над каминной доской в главном зале, — если даже ты и привыкла притворяться, то все же не должна избегать Рафа, словно он чумной.

— Извини? — Шарлотта, уколовшись иглой, быстро сунула в рот палец. — Я не избегаю твоего брата.

— Конечно нет. — Николь подмигнула Лидии, которая лишь округлила глаза и вздохнула. — И я высоко ценю, что ты не ябедничаешь ему о… ну, ты знаешь. И со мной все отлично. Скучно до смерти, должна тебе сказать, но все замечательно. Так что можешь, пожалуй, снова разговаривать с ним. Но так не было бы, если б ты рассказала ему обо всем сейчас. Потому что тогда он удивился бы, почему ты не рассказала ему тогда, сразу. Понимаешь? Все благополучно для нас.

— Ничего не благополучно, юная леди. Будешь снова плохо себя вести, и я отправлюсь к Рафу так быстро, что ты и глазом не успеешь моргнуть, и к черту все последствия для меня. Тебе ясно?

— Ты не должна ругаться, — тихо сказала Лидия и покраснела до самых корней своих светлых волос. — Извини, Шарлотта. Но ты не должна.

Николь нахмурилась.

— Но… но тогда почему ты избегаешь Рафа? Он сделал что-то ужасное? — Подавшись вперед, она широко улыбнулась. — Он пытался поцеловать тебя? Лидия, посмотри на нее! Она покраснела совсем как ты. Он пытался, да? — Николь радостно захлопала в ладоши: — Расскажи! Расскажи нам все. Ты же знаешь, что уже через несколько месяцев у нас отбоя не будет от лондонских поклонников. Пожалуйста, расскажи нам. Это страшно?

— Капитан Фитцджеральд ругается, — сказала Лидия, явно не обратившая особого внимания на свою сестру, что, возможно, было благоразумно для нее. — Он всегда очень быстро извиняется, но иногда забывает. Особенно когда мы говорим о войне. Этот проклятый Бонапарт! Ну, это капитан Фитцджеральд так говорит.

— Лидия, помолчи, — предупредила Николь, все еще глядя на Шарлотту. — О, он сделал это, верно? Он поцеловал тебя. Но теперь вы сердитесь друг на друга. Почему?

— Мы не сердимся, Николь. Лидия, ты права, ты не должна ругаться, даже если всего лишь повторяешь то, что сказал капитан Фитцджеральд.

— Извини, — пробормотала Лидия и отложила иглу. — Мне действительно пора идти. Мы снова читаем сегодня Шекспира. Капитан Фитцджеральд такой забавный, когда произносит строки о трех ведьмах. «Взвейся ввысь, язык огня! Закипай, варись, стряпня!»