(он понимал, что какие-либо оправдания бессмысленны), говорил на допросах в Яицком городке, что в имевших место казнях «отводит главную причину на яицких казаков, как на первых своих друзей, ибо против их представлениев противиться он никак не мог, и они до сего… ево доводили своими разными доводами», и, возвращаясь снова к тому же, пояснял: «Дворян и офицеров, коих убивал большею частию по представлению яицких казаков, а сам я столько жесток отнюдь не был; а не попущал тем, кои отягощали своих крестьян, или командиры — подчиненных; также и тех без справок казнил, естли кто из крестьян на помещиков в налогах доносил», а, впрочем, заявлял, что готов терпеливо снести за свои дела «все те муки, кои на меня возложены будут»{352}.

Уральский, литератор казачий офицер Никита Федорович Савичев (1820–1885) в одном из газетных очерков привел предание войскового старшины Антона Петровича Бородина о пребывании Пушкина в Уральске: «Один из тех казаков, которых расспрашивал А. С. Пушкин, именно Бахирев, сказывал, что когда священник Червяк, бывший некоторое время писарем у Пугачева, стал умирать, то Бахирев, задушевный приятель умиравшего, и сам видавший самозванца, просил по-дружески, Червяка перед смертью сказать истину: был то Петр III или самозванец Пугачев. На это Червяк положительно отвечал, что «это никто иной был, как император Петр III, потому, — прибавил он, — что таких знаний, распорядительности и проницательности не может быть в простом человеке. И мне, — говорит, — Александр Сергеевич Пушкин толковал, что это был самозванец, донской казак Емельян Пугачев и присвоил себе имя умершего императора; но я этому не верю. Где новым людям знать, что в старину было!»{353}.

В государственных архивах Москвы и Оренбурга были найдены документы, благодаря которым удалось — с различной степенью полноты и точности — выявить биографические сведения о самом рассказчике и о названных им собеседниках Пушкина.

Антон Петрович Бородин родился в 1799 г., четверть века спустя после Пугачевского восстания, в 1816 г. он вступил в службу рядовым казаком, в 1823 г. произведен в хорунжие, в 1834 г. — в есаулы, в 1848 г. — в войсковые старшины и в 1853 г. вышел в отставку{354}. На беседах с Пушкиным в Уральске Бородин не был, и сам он, судя по его рассказу, расспрашивал об этом одного из казаков, беседовавших с поэтом. Но если бы Антону Петровичу довелось разговаривать с Пушкиным, он мог бы сообщить ему немало интересного о Пугачевском восстании и о самом Пугачеве по семейным преданиям и по рассказам родни: он принадлежал к известному старшинскому клану Бородиных — ярых противников восстания. Следует заметить, что Антон Бородин был внучатым племянником яицкого войскового старшины Мартемьяна Михайловича Бородина (1737–1775), который со своей командой оборонял Оренбург, осажденный пугачевцами; осенью 1774 г. он был в составе конвойного корпуса, сопровождавшего арестованного Пугачева из Яицкого городка в Симбирск, а затем из Симбирска в Москву. Мартемьяп Бородин неоднократно упоминается на страницах пушкинской «Истории Пугачева» при описании его действий в военных операциях против повстанцев (IX, 27, 51, 101 и др.).

Обратимся к упомянутой в рассказе А. П. Бородина колоритной фигуре пушкинского собеседника — священнику по прозвищу Червяк. Настоящее и полное его имя — Червяков Василий Иванович. Именно так он назван в книге историка уральского казачества А. Б. Карпова «Памятник казачьей старины» (Уральск, 1909). В ней говорится, что рассказами Червякова о событиях в Яицком городке при Пугачеве воспользовался при создании своей книги Пушкин{355}.

Обнаруженные в делах Оренбургского архива клировые ведомости — послужные списки священнослужителей Уральска — позволили установить важнейшие факты биографии Червякова, причем одна из этих ведомостей датирована 1833 г. — годом, в который Пушкин посетил Уральск. Ведомость сообщает, что второй священник Михайло-Архангельской соборной церкви Василий Иоаннов Червяков по происхождению своему — «священнический сын», в семинарии не обучался, от роду ему 74 года. Таким образом, Червяков родился в 1759 г. и Пугачевское восстание застал 14—15-летним отроком. Он был свидетелем событий, происходивших в то время в Яиц-ком городке; не один раз, вероятно, видел приезжавшего туда Пугачева, многое знал о восстании со слов бывших пугачевцев-казаков, постоянно встречаясь и общаясь с ними за свою многолетнюю службу церковником в Уральске. И вместе с тем возражение вызывает свидетельство А. П. Бородина о том, что Червяков был будто бы писарем у Пугачева. По содержанию авторитетнейших источников (сохранившихся документов повстанческого происхождения, протоколов следственных показаний Пугачева и ближайших его сподвижников) нам хорошо известны все секретари, писари и копиисты, служившие в секретариате Пугачева и в его Военной коллегии, и среди них не было Василия Червякова. Не было его и среди писарей войсковой канцелярии Никиты Каргина — пугачевского атамана в Яицком городке.

По данным клировой ведомости, Василий Червяков с 1775 г. начал службу церковником в Уральске, был определен в дьячки Петропавловской церкви[72], десять лет спустя назначен в дьяконы Михайло-Архангельского собора, в 1794 г. по грамоте епископа Платона он стал священником церкви Казанской богоматери, а в 1796 г. переведен на должность второго священника Михайло-Архангельского собора, где продолжал служить и в 1833 г. Церковное начальство не раз отмечало усердную службу Червякова: епископскими грамотами он в 1797 г. был «удостоен ношением скуфьи[73] зеленого цвета», а в 1825 г. в награжден набедренником[74]. В 1815 г. по царскому указу Червяков был награжден наперстным бронзовым крестом в память Отечественной войны 1812 г. Ведомость отмечает, что Червяков — священник хорошего поведения, но вместе с тем графа о штрафах указывает на отдельные его прегрешения: в 1824 г. Оренбургская духовная консистория оштрафовала его на 2 руб. за то, что он «вопреки начальственному предписанию» уклонился от дачи письменного показания по какому-то делу, а в 1828 г. та же консистория наказала его 50-ю земными поклонами за то, что он допустил дележ денежного дохода в алтаре соборной церкви{356}. После памятной встречи с Пушкиным Червяков еще несколько лет продолжал священническую службу, это, в частности, устанавливается по клировой ведомости 1839 г.{357} В названной выше книге А. Б. Карпова говорится, что Василий Червяков умер в 1841 г.{358} в возрасте 82 лет от роду.

Из рассказа А. П. Бородина явствует, что Червяков и в беседе с Пушкиным и в предсмертных своих словах, сказанных задушевному приятелю Бахиреву, показал себя человеком, признавшим Пугачева не за самозванца, а за истинного императора Петра III. Такая убежденность Червякова, его вера в истинность «царского» происхождения Пугачева представляются невероятными для священника, которому как современнику восстания было хорошо известно, что церковь не только осуждала, но и проклинала Пугачева и его сторонников. Объяснение противоцерковной и антиправительственной позиции Червякова в оценке