с ним споемся. Нас увлекало одно и то же», – говорил Пейдж.

Его радость оказалась заразительной. «Я срочно вернулся из Оксфорда автостопом, разыскал Джона, отвел его в сторону и сказал: “Приятель, ты обязан присоединиться к The Yardbirds”», – вспоминал Роберт.

The Yardbirds? Да неужели? Джон Бонэм отреагировал на предложение без эмоций. Он стабильно выступал с американским автором-исполнителем Тимом Роузом. Когда-то Роуз вместе с Касс Эллиот выступал в составе американского фолк-трио Big 3 (не путать с одноименной группой из Ливерпуля), а теперь без остановки выступал в Англии. Кроме того, с Бонэмом хотели работать и Джо Кокер, и Крис Фарлоу. Зачем ему The Yardbirds, которые давно вышли в тираж?

Джимми был неотступен: 31 июля 1968 года он отправился на концерт Тима Роуза в «The Country Club», кабаре Западного Хэмпстеда. За всю свою творческую карьеру Джимми слышал игру многих великих ударников, но барабаны Джона Бонэма затмили их всех. Они звучали как мощный, громадный, но контролируемый взрыв. Невероятный, лучший ударник, которого Джимми когда-либо встречал. Во время концерта Джон устроил пятиминутное соло на ударной установке. «Я не видел никого похожего на Бонзо», – вспоминал Пейдж свои впечатления. «Решение пришло за считаные минуты. Я понял, это идеальный музыкант для нашей группы».

[2]

Идеал – понятие эфемерное.

Музыкальные коллективы, и особенно рок-группы, подобны котлу, в котором готовится сложное блюдо из неповторимых индивидуальностей и эго. Создать идеальное блюдо из таких ингредиентов всегда непросто. Достаточно взглянуть на историю The Yardbirds, чтобы понять, какие проблемы поджидают любого, кто ввяжется в подобную авантюру. Достаточно одного недовольного или взбалмошного участника, будь он при этом хоть блюзовый пурист, или сверхталантливый виртуоз, и это может испортить «химию» между всеми участниками. Большинство групп пыталось снизить риски, собирая команду из близких друзей, или, по крайней мере, людей из ближнего круга. Это могло дать прочный фундамент и усиливало шансы на общий успех дела.

Будучи не из робких, Джимми Пейдж отправился на поиски музыкантов в мрачный и далекий край, именуемый Мидлендс. Но как говорил один из уроженцев Бирмингема: «С таким же успехом он мог отправиться в Албанию. Мидлендс – это отдельный мир».

Согласно статье в журнале «The Guardian», «брумми» (выходцы из Бирмингема) часто жалуются, что в Англии «быть родом из Мидлендса практически означает быть родом из ниоткуда». Сущее наказание. Мидлендс – это не имеющая четких границ область между так называемым делением Англии на север и юг, на которую все смотрят как на периферию. В США похожее отношение существует к Среднему Западу. Жители Мидленса, откуда были родом Роберт Плант и Джон Бонэм, считали себя непохожими ни на нервозных и напыщенных южан, ни на саркастичных и грубых северян.

Жители Мидлендса говорят на диалекте с характерной нисходящей интонацией, что делает их речь монотонной, и местный сленг может вывести из себя кого угодно. Вы идете к стоматологу, если you had a tuff ache («you have a toothache» – у вас болят зубы). Хочется пить? – Have a kipper tie («Have a cup of tea» – «Выпей чашечку чая»). А если вы голодны – yid be off to get yer snap («you’d be off to get your diner» – «вы пойдете пообедать»). А если пообедать не удастся, то вы можете стать a bit yampy («a bit daft» – «немного заторможенным»), и you might even get a cob on – «у вас даже может испортиться настроение».

В Бирмингеме, или Бруме, главном городе Мидлендса, говорят с ярко выраженным акцентом «брумми». Пересекая небольшой мост в районе городка Седжли, в нескольких километрах от Бирмингема, вы оказываетесь в известной Черной стране Западного Мидлендса. Это родные места Роберта Планта, где говор местных жителей становится густым и тягучим, словно патока. Достаточно вспомнить каджунский диалект[46] и получить примерное представление о местном говоре. «Брумми» вроде Джона Бонэма отзывались о жителях Черной страны как о «ям-ямах», потому что те постоянно говорили «you am» (вместо «you are»). Спросите у них «Ow b’ist?» («How are you?» – «Как дела?»), и они ответят «Bay too Bah» («Not too bad» – «Неплохо»). «Там не обойтись без переводчика или субтитров», – говорит Кевин Гэммонд. В Англии издавна существовало предвзятое отношение к обоим мидлендским акцентам. Как замечает заносчивая миссис Элтон в романе Джейн Остин «Эмма»: «Я всегда говорила, что “Бирмингем” звучит зловеще».

Неизвестно, как сложились бы отношения новых участников группы с Джимми Пейджем и Джоном Полом Джонсом, если бы не универсальный язык музыки. Хоть Лондон и считался музыкальной столицей Британии, Мидлендс был колыбелью рок-н-ролла. О себе уже заявили The Spencer Davis Group, The Moody Blues и The Move. В Бирмингеме было множество концертных площадок, и местная клубная сцена ничуть не уступала столичной. В «The Bournbrook Hotel», «The Ridgeway Georgian», «The Adelphi West Bromwich», «The Ritz Kings Heath», «The Silver Beat Club», «The Surf Stop» каждый вечер звучала музыка. В пабах «The Swan» и «The Bull’s Head» в Ярдли[47] группы выступали по три-четыре раза в неделю. В подобном графике работали «Black Horse» в Нортфилде, «Selly Park Tavern» и «Morgue» возле паба «King’s Head».

В концертном зале «Birmingham Town Hall» кутили ночи напролет: первое выступление начиналось в полвосьмого вечера, а последние номера сворачивалась уже с первыми лучами солнца. «В Мидлендсе музыкант мог не только не умереть с голода, но при хорошем подходе даже неплохо зарабатывать. Каждый имел возможность заниматься любимым делом», – вспоминает известный «брумми» Дэйв Пегг, басист Fairport Convention и Jethro Tull.

«Из этой среды вышло немало команд, хотя бы потому, что в клубах Мидлендса проходило по пять сетов за вечер. Группы исполняли все, что было в чартах», – вспоминал Гленн Хьюз, участник групп Trapeze и Deep Purple.

Однако Киддерминстер, городок неподалеку от границы с Уэльсом, где в начале 1950-х годов рос Роберт Плант, изобилием музыкальных возможностей не отличался. Историк Николаус Певзнер в своем фундаментальном исследовании «Здания Англии: Вустершир» называет Киддерминстер городом, «начисто лишенным визуальной эстетики и архитектурной ценности». Жилая застройка послевоенного времени отличалась примитивностью. Как правило, в большинстве домов удобства располагались во дворе, неподалеку от жестяной ванны, в которой купали детей. Зато в городе был беспрецедентно низкий уровень безработицы: почти все трудоспособное население было занято в фабричном производстве. Обволакивающий город промышленный смог был такой густой, что его можно было стряхивать с рук. Местные цеха выпускали необходимые детали для поездов и поддерживали железнодорожное сообщение всей страны. «Всюду печи, белый расплавленный метал, перепачканные после смены фабричные рабочие в кожаных фартуках», – вспоминал Мак Пул, ударник из Черной страны. Круглосуточно гудели текстильные фабрики, где ткачихи и красильщики, работая по 12 часов, производили известные во всем мире ковры по