Этого она не ожидала. Ни понимающего взгляда, ни мимолетной теплой улыбки. Хоть бы просто подмигнул. Ничего. Он вообще не смотрел на нее. Похвалил Джули Легуинн, тихую простушку с первой парты.

— Очень хорошо, — сказал он, заглянув к ней в тетрадь, — отлично! Вот девушка, которая умеет думать.

Когда прозвенел звонок, мистер Робертсон пошел к своему столу, а потрясенная Эми побрела в коридор в толчее мальчишек, спешащих в спортзал.

Стейси не было нигде. Ее не было в библиотеке, и она не ждала Эми в раздевалке в обеденный перерыв. Однажды, когда Эми заболела ангиной и осталась дома, Стейси позвонила ей в перерыве, чтобы сообщить про «долбаных дебилок», с которыми ей пришлось обедать. И теперь Эми, разыскав монетку на дне кошелька, пошла к выходу, где был телефон-автомат.

Стейси ответила после пятого гудка.

— Алло, — сказала она угрюмо.

— Это я, — сказала Эми.

Она увидела Карен Кин, которая прохаживалась в фойе, заложив руки за спину и задрав подбородок, как будто только что вылезла из бассейна, как те девушки в журнальной рекламе.

— Привет, — ответила Стейси без всякого выражения.

— Ты заболела? — спросила Эми, не отрывая взгляда от Карен Кин, которая посматривала на Эми, намекая кивками, что ждет телефон. — У тебя все хорошо? — Эми отвернулась к стене, держа трубку обеими руками. — Тут Карен Кин ждет телефон, — добавила она мягко.

— Мать ведет меня к врачу, — сказала Стейси.

— Ты больна? — снова спросила Эми.

— Просто мне надо к доктору, — повторила Стейси. — Скажи Карен Кин, чтоб пошла и трахнулась с флагштоком, и всей гребаной школе скажи, чтоб нажрались дерьма и сдохли.

Исабель допила кофе в кабинете Эйвери Кларка и наклонилась, чтобы выбросить пластиковый стаканчик в мусорное ведро. Она изящно скользнула рукой по бедру, и тут Эйвери сказал:

— О, Исабель.

Исабель взглянула на него, чувствуя себя настоящей леди, и к тому же весьма привлекательной леди (их беседа о родительских тревогах была такой славной, подумала она), и подняла брови вопросительно, сжав губы, на случай если помада размазалась.

— Я думаю, и давно думаю… — Эйвери нагнулся над столом, и Исабель сообразила, что он собирается сказать нечто, не предназначенное для посторонних ушей.

— Да? — Она сидела на краешке стула, склонившись к собеседнику, давая ему знать выражением лица, что, конечно, она умет хранить тайны.

— Ну, я просто подумал, — сказал Эйвери, — что мог бы этим летом подыскать у нас работу для Эми.

Брови Исабель снова поднялись, она наклонила голову с воодушевлением.

— Не то чтобы Дотти Браун на этой стадии скрывала это от сотрудниц, — сказал Эйвери тихо, все еще наклоняясь к ней, быстро взглянув сквозь огромные очки на женщин, сидящих за столами, — но, вероятно, ей будет нужен отпуск. Кажется, ей необходима операция. Женские дела, — добавил он беззвучно, одними губами.

— Ах, понятно. О боже, надеюсь, все обойдется.

Эйвери ответил немедленным кивком:

— Ничего серьезного, я думаю. Но это может занять все лето. Кажется, доктор посоветовал ей взять несколько недель отпуска просто для поправки. И велел ей не торопиться с выходом на работу.

— Как благородно вы поступили.

— И мне пришло в голову, что я могу пригласить кого-то, чтобы помочь нам. С архивами. С сортировкой отчетов. Что попроще. Скажите, сколько Эми лет? Для полного рабочего дня ей должно быть шестнадцать.

— Как раз через три недели, — сказала Исабель, — хотя, господи, мне просто не верится!

— Ладно, — сказал Эйвери, откинувшись на спинку стула с довольным видом. — Подумайте об этом. Мне кажется, ей здесь понравится. Я уверен.

— Это очень мило с вашей стороны, — откликнулась Исабель, — просто не верится! В прошлом году она помогала в садике при церкви несколько дней в неделю, но, конечно, она уже достаточно взрослая и способна на большее. И самое прекрасное, что она сможет начать откладывать деньги на колледж.

— Замечательно. — Эйвери кивнул. — Дадите мне знать. Тем не менее храните это в секрете. Я думаю, Дотти сама все расскажет.

— Конечно, — подняла руку Исабель и встала, собираясь уйти. — Спасибо еще раз, — сказал она тихо, ощущая внутри приятное мерцание и думая о том, что, если завтра погода будет хорошей, она сможет надеть нежно-голубое платье.

В доме царила тишина. Сидя на диване, Эми не знала, что делать. Несмотря на ослепляющий жар полуденного солнца, разлитый повсюду, пока она шла из школы по дороге, пахнущей гудроном, в доме было прохладно и темно. Он был построен под вечнозелеными деревьями, а его окна выходили на север.

Она слонялась по темным комнатам. Миновала кухню, где не было ни звука, а стулья выстроились у стола по стойке «смирно», зашла в гостиную, которая, казалось, изнывала от одиночества, коричневое покрывало аккуратно свисало со спинки дивана, бостонский папоротник скучал на вращающейся черной подставке — все это усугубляло тяжесть на душе. Эми долго просидела на диване, так и не придумав, чем заняться. Сидя на колком шерстяном покрывале, она не могла представить себе, как ей удавалось столько лет приходить каждый день домой, в эту пустоту. Как она могла входить в кухню, переставлять посуду, выбирая чашку для чая, сидеть за столом, делать уроки. Если ее жизнь снова станет такой же, как раньше, — а это должно случиться, потому что мистер Робертсон весь день ее не замечал, — что тогда делать?

Тишину разорвал телефонный звонок.

Эми встала с дивана. Если это мама, то Эми не хотела с ней разговаривать, но она помчалась в кухню и успела схватить трубку.

Там было молчание. Пустота.

— Алло, — сказала Эми.

— Привет, — прошептал мужской голос.

Сердце Эми забилось так сильно, что она услышала его стук.

— Кто это? Кто звонит?

— Привет, — снова прошептал мужской голос, — ты любишь ванильное мороженое?

Голос был низкий и очень сиплый, к тому же с легким южным акцентом.

— Ради бога, — ответила Эми, уже почти плача. — Кто это?

Голос прошептал медленно, оскорбительно нежно:

— Я хочу слизать ванильное мороженое с твоей пизденки.

Эми бросила трубку, будто в руке у нее оказалась змея.

— О боже, — заскулила она. — О господи.

Она протащила стул с кухни до двери, подперла им дверную ручку, как ее мать в феврале после исчезновения Деби Кей Дорн.

По рукам Эми, по ее голым ногам побежали мурашки, мгновенно во рту пересохло. Она схватила телефон и стала звонить матери, потому что теперь все, что она хотела, это услышать мамин голос. И все же за секунду до того, как телефон в офисе, где работала Исабель, зазвонил, Эми повесила трубку. Сквозь страх, подобно тончайшей серебряной нитке, пробилась мысль, что если она позвонит сейчас, то мама ударится в панику. (Эми уже паниковала, ее руки на кухонном столе ходили ходуном.) И тогда, после этого случая, мать захочет знать, где Эми бывает, захочет знать еще сильнее, чем теперь. А вдруг мистер Робертсон снова обратит на нее внимание?