мира! — мило-премило зажмурилась от удовольствия, видимо, проиграв песенки в голове, и доверительно прошептала на ушко. — Мне мама твою пластинку не купила — говорит, что не музыка это, а грохот! А у меня в голове «Три полоски» играет все время, джинсы с первой получки (у неё будет своя не подконтрольная родителям получка) себе куплю, как у тебя — наши! — потыкала пальчиком мне в укутанную «Тверью» ногу. Вздохнув, грустно предположила. — От мамы попадет поди, если порежу — я у комсомолок видела, одну даже из республики выгнали, потому что голыми коленками светила, как проститутка.

Чудо, а не ребенок!

— Я себе чуть-чуть порежу, — скорчив хитрую мордашку, поделилась планами. — Вот здесь, чтобы не как проститутка, — показала на нижнюю часть голени. — И если мама ругаться начнет, сразу к папке побегу — он мне все разрешает, лишь бы семью не позорила. А какой позор, если в Москве даже в мини-юбках ходят? Я отличница, а ты? — резко поменяла она тему.

— Тоже отличник, в спецшколе учусь в Сокольниках, — ответил я.

— А я туда же ходить буду? — с трогательной надеждой в глазках спросила она. — У нас школа хорошая была, но в Москве, наверное, лучше!

Английскому ее отец дома обучал — он им в совершенстве владеет, потому что «нелегалом» успел поработать еще до войны, а в школе Оле давали немецкий и аварский — последний осваивала почти добровольно, сиречь — по совету матери.

— Школа нормальная, — кивнул я. — Бассейн большой есть, каток на зиму заливают. Но на каток лучше в другое место ходить, в эко-парк, мы рядом с ним будем жить.

Твою мать, теперь я просто не могу ее не позвать — вон какая рожица, аж светится.

— Сходим вместе?

— Сходим, если мама отпустит, — с довольной улыбкой кивнула она.

Может попросить, чтобы не пускала? Как-то быстро Оленька меня под контроль брать начала. Да ерунда, я ж без задней мысли, просто прикольная, типа Тани моей, будем дружить, пока возможность есть — это пока Сережа не начнет слюнями истекать, когда она кондиции наберет. Вот потом придется подумать.

Внезапно она отвела глазки, поерзала, потерла ладошки друг о дружку и едва слышно спросила:

— А ты правда Электроник?

— Нет конечно, я живой, из плоти и крови, — с улыбкой покачал я головой. — У меня и мама есть, хорошая, познакомишься как-нибудь, она тебе мои детские фотографии покажет — Электроники же сами не растут, их какими сделали, такими они и остаются.

— А ты меня с ними познакомишь?! — загорелись Олины глазки.

Ути боже!

— Не существует их, — расстроенно развел я руками. — Но могу с автором книжек про Электроника познакомить, с Евгением Серафимовичем — он сам расскажет, как Электроника придумал.

— А я все равно в Электроников никогда не верила! — поспешила она оправдаться, чтобы не выглядеть в моих (а главное — собственных, девочка же!) глазах совсем уж наивным ребенком. — И в Деда Мороза не верю! — мощно усилила впечатление, слегка подпрыгнула с выражением «сболтнула лишнего» и попросила. — Только маме с папой не говори, ладно? Вдруг на Новый год подарки дарить перестанут!

Точно не перестанут!

— Обещаю!

* * *

Как только я вошел в родную квартиру, по пути, само собой, не забыв заехать к маме в больницу — «вырос-то как, а я лежу тут, скучаю, даже вставать толком не дают» и прошел в захваченный «соседский» сегмент — пока дети не подрастут, буду жить здесь, без пяти минут в отдельной квартире — только проход прямой к семье и отличает — сразу же попался в Вилочкины лапки, был жарко расцелован и едва ли не на руках утащен в уже полностью переделанную под мою прежнюю комнату спальню. Вот это я понимаю возвращение домой! Когда первая часть программы — это когда поговорить некогда — была завершена, Виталина положила голову мне на грудь и, поглаживая по голове, выслушала рассказ о поездке — стопроцентно уже про все в курсе, но мне приятно. После этого она накормила меня котлетами с пюрешкой, сама ограничившись пустым чаем, и зазвонил телефон — мне провели отдельный, «рабочий».

— Ткачев! — здесь положено представляться псевдонимом.

— Как ты, Сереженька? — раздался полный сочувствия голос Екатерины Алексеевны.

Тоже все знает.

— Жизнь продолжается, дела не ждут, и я к ним готов, — проявил я моральную стойкость.

— Молодец какой! — припечатала меня Фурцева. — Приказ у меня для тебя есть.

— Готов ко всему!

— Изначальный состав «Ласкового мая» решено снабдить англоязычным репертуаром. Справишься? — чисто для проформы уточнила она.

— Все составы?

Фурцева подвисла — приказ явно продиктован валютными поступлениями от других проектов, сиречь — жадностью, и именно с ней она сейчас и борется.

— Нельзя, — разочарованно вздохнула она. — Одно дело здесь, другое — там, — выдала исчерпывающее объяснение.

— График доработать придется, чтобы хотя бы пару дней между концертами заграничными и местными пауза была, Занавес-то только называется «железным», а по факту сквозит и туда и сюда, — на всякий случай подстелил я соломки.

— Само собой, — голосом отмахнулась она. — То же самое и с «Цветами», им особое внимание удели — задача поставлена показать, что Советский рок лучше буржуйского! Ты же обещал «Битлов порвать»?

А вот этого в моей реальности в принципе прозвучать не могло бы! Прямо немало я за свою короткую жизнь здесь дел наворотил.

— Будет исполнено, Екатерина Алексеевна! — принял задачу в работу.

— Молодец!

Вот и поговорили.

— Педаль доделали, — когда я повесил трубку и вернулся в спальню, добавила новостей эротично потянувшаяся нагая Виталина. — Завтра можно забирать. А еще у Минкульта для тебя подарок — к его просмотру меня просили аккуратно тебя подготовить, чтобы не расстроился, — хихикнула. — Совсем они тебя не знают!

— Что там? — заинтересовался я.

— Полтора часа зарубежных эфиров, посвященных разбору твоего немецкого интервью, — ухмыльнулась она.

— Ругаются?

— Как ты любишь говорить — «визжат от боли», — рассмеялась она и с блеском в глазах мягко призналась. — Я очень по тебе соскучилась, Сережа.

Пришлось сделать длинную паузу.

— Если враги визжат и топают ножками — значит мы все делаем правильно, — вернулся я к очень приятно