class="p1">Маша вернулась в институт, переехала в свою бывшую комнату в общежитии, о своем возлюбленном она ничего не рассказывала, Лиза не спрашивала — боялась, вдруг погиб, сама расскажет, если захочет.

Лиза не знала, как она будет заканчивать институт. Владимир же знал точно, что он уже отучился, его мечте не суждено, к сожалению, сбыться. «Горный инженер с перебитым позвоночником и тростью» — иронизировал он. Но ни это было главной причиной. Лизу и ребенка он никогда бы не оставил одних, уезжая в длительные командировки, никогда.

Вот и январь на пороге. В квартире на улице Горького было тепло, красиво, уютно. С конца 1942 года заработала котельная, подавая тепло в квартиры. Срок Лизиных родов приближался, сумка с вещами в роддом была собрана заботливой Нюрой и стояла в прихожей, ожидая своего часа. В центре квартиры нарядили елку, Владимир принес ее еще неделю назад. В этом доме было много красивых вещей, в том числе и новогодних игрушек. Были и совсем старинные, уникальные, дореволюционные, изготовленные из тисненного картона на далекой Дрезденской картонной фабрике: слоны, медведи, неуклюжие пингвины, зайчики, бьющие в барабаны. С ветки на ветку игриво перекидывались блестящие бусы-гирлянды, огибая стеклянные яркие шары, самую макушку украшала рубиновая звезда — точная копия кремлевской звезды. Саша не отходил от елки, сидел радостный на табуретке рядышком. Даже кормили его здесь.

Лиза совершенно успокоилась, читала книги, играла с Сашей, рассказывала ему сказки, иногда сама сочиняла. Саша очень любил слушать ее, сидел молча, надув губки, как взрослый мужичок.

Сегодня, 2 января 1943 гола, Лиза в прекрасном расположении духа, уютно пристроившись на диванчике, сочиняла сказку вслух: «Когда-то на подоконнике того красивого дома, — она показала рукой в окно в даль на гостиницу Москва, — жила маленькая фея. Она была так хороша собой, что не существует слов, чтобы ее описать. Одно можно сказать, что глаза у нее были, словно голубое небо, губы, словно алые зорьки, волосы у нее горели, словно золото, а кожа была нежнее бархата. Птички прилетали на подоконник, взглянуть на нее, прилетали бабочки, полюбоваться ее красотой. Заботливая мама устроила ей на подоконнике цветущий сад: маленькие деревца росли в небольших горшочках, цветы цвели в наперстках, на стволах деревьев висели качельки, спала она на маленькой вязанной кроватке, укрывалась от полуденного солнца под нежной вуалью у журчащего ручейка, вытекающего из ракушки. У нее была даже маленькая собачка — крохотный муравейчик в красном кафтанчике. Он пытался лаять иногда и часами дремал, греясь на солнышке. Лакомилась фея нектаром и цветочной пыльцой. Она дружила с мотыльком, который жил за стеклом в форточке, паучком, который плел свою паутину в углу комнаты и комариком, сидевшим днем в щели подоконника, а ночью вылетающим на охоту. «Доброе утро!» — радостно кричала фея, просыпаясь с первыми лучами солнца. Ее друзья, поеживаясь, просыпались, приветствуя ее в ответ. На другой стороне улицы каждый день играл музыкант и фея танцевала под звуки скрипки, то кружась, то взлетая, как балерина. Устав, она смотрела через стекло, любуясь скрипачом, и громко вздыхала о том, что музыкант, наверное, не знает, какая здесь живет миленькая фея, которая так красиво танцует! Музыкант, к сожалению, не мог видел ее, он был слепой. Но его незрячие глаза все время смотрели в сторону окошка, за которым пряталась фея».

У Лизы что-то булькнуло в животе, и она почувствовала, как под ней растекается лужа.

— Нюра, — громко позвала она подругу.

— Началось? Не паниковать, дыши спокойно — помнишь, как учили. Вызвала скорую, приехала через десять минут.

Зазвонил телефон. Владимир устало взял трубку:

— Слушаю.

— У Вас девочка, 3600, рост 52 сантиметра, мама и малышка чувствуют себя хорошо. Завтра можете их проведать и положили трубку. Его прошибло несколько раз электрическим разрядом. Рука вцепилась в трубку, из которой эхо повторяло: девочка, мама и малышка…

— Девочка, 3600, - повторил про себя Владимир. — Девочка, 3600, — восторженно воскликнул он вслух и счастье потекло по его венам, понеслось к сердцу, доверху наполнив его.

Лиза показывала ребенка через стекло, Владимир, Нюра и Саша стояли под окнами, перекрикивая друг друга возгласами поздравления, вопросами о том, как ест малышка, как спит. Саша протягивал игрушку — подарок для малютки.

— Какая красивая! — воскликнул Владимир.

— А как вы ее разглядели? — удивилась Нюра.

— Догадался, — засмеялся он.

— А имя вы ей придумали? — спросила Нюра, когда они выходили из больничного двора.

— Алла, — ответил Владимир. Так звали мою маму.

Глава 26

Лето пролетело быстро, по крайней мере, Лиза его почти не заметила. Вот уже скоро сентябрь, Алочка отметила свой полугодовой юбилей. Лиза закончила институт экстерном и получила приглашение на работу — в свой же институт на открывшийся переводческий факультет на отделение немецкого языка. На английском и немецком языках Лиза говорила свободно. Ее знания ниоткуда не взялись — это и постоянный труд, и чтение иностранной литературы в подлинниках, это и научные статьи отца, которые она помогала сначала переводить, а потом и писать, и, конечно, беседы с английскими учеными — коллегами отца, это и постоянная практика — Лиза всегда занималась с кем-нибудь из коллег отца.

Владимир был не в восторге от работы жены.

— Что ты будешь за преподаватель, они все будут не языки зубрить, а по тебе вздыхать, — махнул он рукой.

— Не ревнуй заранее, хотя немножечко можешь ревновать, — лукаво улыбаясь, пошла мимо него на кухню, шепнув, одними губами: «Люблю».

Радиоприемники не выключались ни в одном доме, утром и вечером ждали сводки совинформбюро. Но сегодня вечерних новостей не было. Вместо этого уравновешенный голос Левитана сообщил, что в районе двадцати четырех часов вечера будет передано экстренное сообщение. Люди переговаривались с испугом, телефонная линия Москвы гудела от напряжения от звонящих.

У Аллы резались очередные зубки, она капризничала, плохо ела, пускала слюни, грызла свои кулачки. Лиза весь день не спускала ее с рук, уже ночь на дворе, а она ноет и вертится на руках, к Владимиру и Нюре не идет.

— Сегодня, 5 августа 1943 года, ровно в 24 часа, — наконец заговорил голос Левитана, — столица нашей Родины Москва будет салютовать нашим доблестным войскам, освободившим Орел и Белгород, двенадцатью артиллерийскими залпами из ста двадцати орудий. Великая слава героям, павшим в борьбе за свободу нашей Родины!».

И как обещали ровно в 24 часа небо над Москвой озарилось вспышками первого залпа. Его эхо вырвалось через мгновение из миллионов радиоприемников в разных уголках нашей страны. Потом второй, потом третий. Яркие вспышки салюта озаряли