была уверена, что испугало ее больше: увиденное краем глаза огромное черное щупальце – нет, Уле не почудилось, такое ни с чем не спутать – или то, что Рахи посерьезнел. Уля так привыкла к его почти беззаботной уверенности, что не задумывалась, а не было ли это защитной реакцией? Или еще одной профессиональной чертой, которую в Ателье наверняка ценили? Уле отчего-то сложно было представить эту организацию полной очень серьезных агентов, готовых в любой момент толкнуть вдохновляющую речь перед спасением мира.

Она слышала только свое дыхание, треск пластика и дерева: нечто отбрасывало с дороги стулья и столы, которые разбивались о стены.

Уля не помнила, в какую сторону открывается дверь, хотя сотню раз заходила в этот офис, садилась за стол и пялилась на мигающую на пустом листе черточку. Еще одно слово. Абзац. Страница, а потом можно вернуться в привычную пустоту квартиры и шум телевизора. Там, в ее комнате, место монстров хотя бы было по ту сторону экрана.

Сквозь матовое фигурное стекло двери был виден коридор. Благословенно пустой.

Уля врезалась в дверь, и та открылась. От себя. Слава всем тем, кто может ее услышать. Они выпали из офиса, все еще цепляясь друг за друга. Уля не помнила, как смогла вскочить и захлопнуть дверь.

Воздуха не хватало. Воздуха было слишком много.

– Что это за?.. – выдохнула Уля.

– Слишком много разрывов, – выпалил Рахи, поднимаясь и окидывая комнату взглядом. Искал «кафку»! Но зачем ему сейчас пара ножниц, переговорник, игла… что там еще было в этой мешанине металлических планок? Отломавшаяся Улина «собачка», которую «кафка» решил сберечь до лучших времен? Чем все это помогло бы против…

Против чего?

Треск дерева и звон стекла заставили Улю подпрыгнуть.

Она смотрела, как черные, непроницаемо черные, словно сотканные из беззвездного космоса щупальца выламывают дверь вместе с косяком и слепо расползаются по стенам, по полу, по потолку, закрывают окна. Рахи был к ним ближе, чем она. Одно из щупальцев обвило его ногу и дернуло.

Уля, кажется, закричала. И крик ее больше походил на боевой клич.

Она видела перед собой не то самое лавкрафтианское «пока», о котором они говорили в комнате отдыха. Она видела болото и потерянные кроссовки. Слышала детские крики. Ощущала укоризненные взгляды.

Уля не знала, что она сделала. Потянула? Ударила? Она очнулась с кружкой в одной руке и рукавом Рахи в другой. Рукавом, в котором все еще была его рука и к которому, к счастью, прилагался весь остальной Рахи.

– У окна! – рявкнула она. – А я проверю…

Лифт.

Время замерло – не буквально, а как в кино. Уля всегда думала, что это преувеличение. Но именно это передавали зрительные нервы мозгу.

Уля надеялась больше никогда не увидеть этот лифт. И всегда ходить по лестнице, как в детстве, после получаса, проведенного в разваливающейся ржавой коробке. Но он был перед ей – почти похожий на сон, с блестящей в мигании ламп зеркальной крошкой. И пустой. Без металлического недоразумения «кафки».

Уля оглянулась и увидела тьму. Имя Рахи замерло у нее на языке.

Казалось, среди слепых щупальцев мелькнула смуглая рука, сжимавшая что-то металлическое. В этой вещи отразился мигающий электрический свет. Игла? Нет, кажется…

Черная плеть обвила ногу Ули, обожгла холодом и болью. Она дернулась изо всех сил, не удержала равновесие… и врезалась спиной в поручень. Внутри лифта.

По коридору все тянулись, подобно голым ветвям деревьев, тонкие щупальца, и Уля впервые видела пробегающие по ним помехи.

Створки лифта задрожали, словно готовясь прийти в движение. Уля попыталась вытянуть руку, но плечи, поясницу и ногу жгло огнем. По пальцам, сжимавшим кружку, что-то текло.

Двери лифта дрогнули сильнее и резко захлопнулись.

– Нет-нет-нет-нет, – Уля не глядя ударила кулаком по кнопочной панели, но створки больше не дрогнули. – Давай же, открывайся, железяка! Давай!

Она продолжала бить по дверям, по стенам, по всему, до чего могла дотянуться, оставляя следы болота и крови. Пока не поняла, что двери не откроются. И что лифт снова едет.

Глава 9

Уля не знала, сколько времени смотрела на закрывшиеся створки.

Лифт привычно полз вниз, а она все сидела на полу, прислонившись к задней стенке, вцепившись одной рукой в поручень над головой и не замечая, как горчичная ткань ее колготок над стрелкой темнеет от крови. Сидела и смотрела в ту сторону, где всего секунду – минуту, час, полгода? – назад стоял парень, которого она даже толком поблагодарить не успела. Не было ничего героического: он не втолкнул ее в лифт, не закрыл собой, не выпрямился во весь рост, встречая тьму грудью. Он просто не успел.

Уля влетела в лифт. Буквально. Она пыталась вырваться, пребольно стукнулась о поручень, на секунду зажмурилась, распахнула глаза…

И двери закрылись. В который уже раз? Сколько перед Улей было дверей, которые закрылись, метафорических и буквальных? Сколько было позади?..

Их почти всегда захлопывали перед ее носом – с гневом, с болью, с пренебрежением. Скольких людей она видела так в первый и в последний раз – парой кадров между секундами на то, чтобы распахнуть створку и закрыть ее? Сколько видело ее так же, размазанным раздражающим пятном? Не встречи, а утреннее телевидение.

Телевидение с небольшой толикой помех.

Под Улей хрустела зеркальная крошка, но она не чувствовала, как стекло впивается в ткань и кожу. Она словно сидела под толщей воды, так глубоко, что уши не выдерживали, да и вся Улина конструкция тоже. Как скоро она превратится в жалкое подобие себя? Превратится ли вообще во что-нибудь? Или так и будет существовать в вечном сожалении и жажде, сидя в коробке, которая оказалась слишком близко к катастрофе?

Уля даже не знала, была ли эта катастрофа природной. Может, все это – тоже дело рук людей. В конце концов, человечество преуспело в умении вредить себе.

Она фыркнула. Это ведь тоже не имело значения. Сейчас было абсолютно неважно, откуда взялись прорехи: они уже добрались до ее жизни. Впрочем, не каждая ли жизнь щеголяет парочкой таких? Не провалов во времени, хотя бывает и такое, а именно прорех. Без всяких странных ударений. Не с большой буквы. Финансовых. Личных. Любых других.

Свет продолжал мигать. Уля опустила голову, уткнувшись в колени, словно решила перевести дух после долгого забега. Может, она не выходила из этого лифта? Может, никто в него не входил? Просто подачу галлюциногенного газа наконец отключили, потому что ученые удовлетворились полученными данными.

Она никогда