Эта мысль настолько выбивает меня из равновесия, что, когда через несколько минут мотор снова начинает работать, до меня не сразу доходит, что мы опять вступили в бой.

Солнце начало клониться к закату. Нам предстояло форсировать Смотрич близ карвасарской церкви. Река неглубокая, но отличающаяся быстрым течением и достаточно большим наклоном, и времени наводить переправу нет. Один из танкистов – я его не знала, – разделся до пояса и прошел почти до середины реки, словно не обращая внимания на обжигающий холод воды. И в самом деле, неглубоко. Пройдем. Должны пройти.

Боец вернулся, ему на плечи набросили телогрейку и сунули в руки стакан со спиртом.

– Местный парень, – сообщил Семеныч; он знал о бойцах соседних подразделений куда больше, чем я. – Могли б и на слово поверить, парень не из тех, кто любит приврать.

Приказ о форсировании передали по связи через несколько минут.

Переправа сверху не просматривалась, немцы вели огонь наугад – то по одному участку реки, то по другому. Река кипела и бурлила, но, на наше счастье, не там, где мы переправлялись.

Танки один за другим перебирались на другой берег. Вдруг столб воды взметнулся прямо перед носом головной машины. Танк дернулся и встал, развернувшись боком. Гусеница оказалась сорвана. Путь прегражден. Объезжать? Ждать приказа? А чего ждать-то? Вытянуть машину нечем, да и не до того сейчас

Негромко ругнулся Семеныч, приналег на рычаги.

– Пока ждать будем, потопят нас тут всех, как котят, – сказал, словно отвечая на не заданный мною вопрос. Я не возражала. Память «реципиента», конечно, штука хорошая, да только Семенычу я сейчас доверяла больше, чем ей.

Виляя задом, словно дешевая проститутка, наш «валик» все-таки добрался до противоположного берега и ринулся вперед.

Потом за нами переправится пехота, но пока… Пока все зависит от нас, и только от нас. Так что – полный вперед!

Мы вырываемся на открытое пространство.

Слева бьют «панцербрюксэ», непонятно за каким лешим причисленные к противотанковым ружьям, а не к пушкам. Броню «валентина» они пробивают на раз, а если использовать специальные пули, то и броню «тридцатьчетверки» тоже.

– Дави! – ору я сквозь грохот снарядов и вой мин, сливающийся в один общий звук. А может, и не ору, потому что и самой мне себя не слышно. Зато Семенычу слышно, а может, он просто думает о том же, о чем и я, и мы на ходу давим огневую точку.

Эфир заполнен командами на немецком языке – похоже, у фрицев истерика, они не ожидали такого быстрого прорыва. Зато связаться с командиром не получилось. И это притом, что связь в «валентине» работает практически всегда!

Впереди – немецкая пехота. Один из солдат поднимается вдруг в полный рост и начинает стрелять по танкам из автомата. Спятил от перенапряжения. Бывает.

Кто-то из соседей дает выстрел из дымового гранатомета – на нашем «валентинчике» такого нет, да до сих пор я и не понимала, зачем он нужен.

Фашисты не выдерживают – бегут.

Игорек строчит из пулемета. У нас «браунинг», а не «Беза», и это хорошо. Как минимум потому, что через ствольную коробку последнего в боевое отделение попадает много газов. Я едва успеваю подумать об этом, как пулемет вдруг замолкает. Игорек? Нет, с пареньком все в порядке, только бледный очень.

– Сейчас, сейчас, – шепчет он. Быстро и уверенно меняет пружину «ползуна» – у него все под рукой, и только когда стрельба возобновляется, я замечаю, что у мальчишки трясутся руки.

Ближе к городу – батарея «флаков». Лупит и лупит, не прекращая. Такое ощущение, что запас боеприпасов у них просто бесконечный.

Снаряды рвутся вокруг, комья земли барабанят по броне.

Мне кажется, я чувствую дуновение ветра от этих взрывов.

Один осколочный разрывается прямо перед носом, второй – сзади, танк делает резкое, вихляющее движение, и мы идем дальше.

Между зенитками взметнулся фонтан. Резиновый скат орудийного колеса загорелся ярким пламенем; вверх повалил черный, жирный, смрадный дым. Уцелевшая обслуга тут же попыталась загасить его, забрасывая землей, но на месте зенитки сразу вырос еще один пыльный гриб. Остальные три продолжают бить.

Слева от нас ткнулась пушкой в землю «тридцатьчетверка». Еще дальше – танк без башни, рядом с распластанной гусеницей – танкист. Отстреливаться собрался, дурачок.

– Семеныч!

Я хочу сказать о том, что надо подобрать парня, но Семеныч почти всегда понимает меня без слов. Мы снижаем скорость, Игорек отбрасывает крышку люка и исчезает. Помогать ему не приходится – через пару минут нас уже четверо. Танкист с подбитого танка – я помню его в лицо, с ним знакома, а вот имя почему-то не вспоминается, бинтует раненую руку, а мы продолжаем движение вперед.

Мы – на окраине города. Дома полуразрушены, стекол нет – впрочем, такая картина уже кажется обыденной.

– Тигры! Командир! Двенадцать штук.

Тигры – это хреново. Тем более, мы сейчас одни, рядом ни одного нашего танка.

– Задний ход.

Семеныч аккуратно сдает задом; мы прячемся за углом здания. Игорек смотрит укоризненно, незнакомый танкист молчит осуждающе.

Но мне до их осуждения сейчас нет никакого дела. Что-то подобное я читала – я, Наталья Нефедова, – а может, слыхала – только уже то «я», которое Константин Приходько. Один советский танк расправился с несколькими «тиграми», применив ту тактику, которую сейчас собираюсь применить я. Причем, кажется, тоже во время Проскурово-Черновицкой операции. Впрочем, какая разница – когда? И какая разница, что придумано – не мной? Главное сейчас, чтобы сработало!

Подпустить головной танк поближе… Коленки трясутся, ну и фиг с ними, с коленками, главное, чтобы руки не подвели.

– Заряжай!

Снаряд отправляется в казенник, звук кажется мне таким громким, что фрицы обязательно должны нас услышать.

Подпустить еще немного… Безумно хочется нажать на гашетку прямо сейчас, но рано, рано…

Сколько осталось метров? Двести? Тщательно прицелиться… Снаряды наши ничего броне «тигра» сделать не могут, ну, и не надо… Умница, Наточка, хорошая девочка, правильные книжки читала в детстве…

Залп.

– Семеныч, влево!

Я успеваю только отдать приказ, а мехвод – налечь на рычаги, и в этот момент снаряд взрывается. Как раз там, где надо – башню «тигра» заклинило. А теперь попробуй постреляй, гадюка!

– Как вы ее, товарищ лейтенант! – восхищенно восклицает Игорек; Семеныч молча кивает – молодец, мол, лейтенант, и налегает на рычаги.

– Еще влево.

Мы успеваем поменять расположение прежде, чем фрицы соображают, что именно произошло. Поэтому дружный залп по тому месту, где мы только что находились, ни к чему не приводит – ну, нету нас там!