— Вы уверены, что именно так все и будет?

— У меня нет полных гарантий, что будет именно так, как я сказал. Возможны варианты. Но очень близкие к тому, что я сказал! И вот в этом я уже уверен.

— Абсолютно?

— Абсолютно! Или я даром ел свой хлеб.

Через три недели в стране предполагаемого действия после тяжелой продолжительной болезни умер еще один Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза. Последний из старой гвардии.

Мы передали результаты наших работ по инстанции. У нас не было другого выхода. С нас все равно бы его спросили. Ведь чем-то же мы занимались все это время. Что-то делали. А не только штаны просиживали подле казенных компьютеров.

— Выйдут нам эти итоги боком. Помяните мое слово, выйдут! — все каркал да каркал Александр Анатольевич.

Ему-то чего бояться? С его безнадежным диагнозом.

— Ничего, дальше того света не пошлют! Прорвемся!

Честно говоря, я тоже не ожидал от оценки нашей работы ничего доброго. Когда разом замахиваешься на всех — получаешь сдачи тоже от всех. С щедрыми процентами. Тем более когда замахиваешься на врагов заведомо более сильных.

Наши враги были не сильны — могущественны! Наши враги были первыми людьми государства. Это вам не с деревенскими парубками отношения выяснять. Здесь одними выбитыми зубами не обойдешься. Здесь их можно вместе с головой потерять.

Думать надо было, что делаешь, прежде чем схемки чертить. И в тех схемках фамилии проставлять. Самых сильных мира сего.

Теперь они, поди, сидят над этими самыми схемками и кумекают, что с их авторами сотворить. Ведь точно сидят! И точно кумекают! Голову на отсечение даю! Причем очень скоро…

Как они к ним попали? Просто. До противного просто!

Я передал бумаги Шефу-куратору, тот — своему начальству, тот, в свою очередь, своему. А то начальство — единственному главному начальнику — Президенту. Или кому-нибудь из очень приближенных к нему людей. Из тех очень немногих, кому доступна тайна существования Конторы.

И что дальше?

Президент все это почитал. И сделал выводы. Боюсь, свои выводы. Не совсем те, которые бы нам хотелось. И наверное, других сделать не мог. Если он здравомыслящий Президент.

Кому ему поверить? Людям, обвиняющим все его окружение в предательстве государственных интересов? Или этому окружению, с которым он работает рука об руку каждый день?

Даже если он согласится, что все они как один предатели, что он может сделать? Поставить им сей факт на вид с занесением в личное дело? Или броситься на кулачки? Так их больше. Скрутят и объявят на всю страну умалишенным. Так и скажут: ярко выраженный бред мании преследования — всех во всем, кроме себя, обвиняет, всех злодеями и предателями мнит. Очень похоже. Очень убедительно. Все поверят.

И вот тебе вместо государства — Канатчикова дача. И крики — отпустите меня, отпустите, я Президент. А я Наполеон Бонапарт. А в соседней палате Кутузов. Но с двумя вращающимися в разные стороны глазами.

А? Как такой оборотец?

Нет, ничего не сможет сделать Президент. Даже если захочет. Если, конечно, захочет…

А может и не захотеть, может наоборот рассудить. Может, рассудит так, что лучше это дело замять путем «отправки на скоропостижную пенсию» авторского коллектива. Потому что в той схеме не все места заполнены.

Не все! Черт возьми! Есть там еще пустоты.

А вдруг так? Об этом мы, когда списки готовили, не думали?

Не думали!

И первым, подобно римскому патрицию, наблюдавшему с трибуны бой гладиаторов, палец вниз загнет тот наш клиент, с которого все началось. А остальные поддержат. А Президент наложит резолюцию. «Наградить! Посмертно!»

Может, так все будет? Или еще хуже? Может, и хуже. Жизнь всегда превосходит самые мрачные прогнозы. Только не понять, отчего — то ли жизнь такая гнусная, то ли мы такие неисправимые оптимисты?

В общем, как говорится: надеясь на худшее, готовься к еще более худшему.

Что я и делал. Я предполагал самое худшее. И из того худшего еще более худшее: что нас четвертуют, гильотинируют, посадят на два стоящих друг против друга электрических стула или на один, по очереди, дубовый кол. Но я не предполагал того, что произошло в действительности. На это моего воображения не хватило. Слабовато у меня оказалось с воображением.

— Ну что, исследователи, доигрались? — спросил наконец объявившийся Шеф-куратор. — Поди, не раз памперсы поменяли, начальственной реакции ожидаючи. А?

Мы пожали плечами.

— Молчите? Подведения итогов своей кляузной деятельности ожидаете? Не зря ожидаете. Есть итог. Всем итогам — итог! Такой, что мог бы быть хуже, да хуже некуда…

Похоже, дело было действительно дрянь, если наш обыкновенно сдержанный начальник сошел на такой доверительный, если не сказать панибратский, тон,

— Удивляетесь, что я чуть не матом ругаюсь? — усмехнулся, словно мысли мои прочитал, Шеф. — А мне теперь можно. Мне теперь все можно. И матом ругаться, и водку с подчиненными пить. Я вам уже не начальник. И никому не начальник. А такой же, как вы. Безработный!

Вот как все обернулось.

— Неужели все так плохо? — напряженно спросил я.

— Нет. Гораздо хуже.

Я все еще не мог поверить в то, что он сказал. И в то, что я услышал. Я напоминал недоумка-сапера, который, не заметив, наступил каблуком на мину, услышал характерный звук сработавшего взрывателя и даже подпрыгнул на взрывной волне, а все еще продолжает надеяться, что все как-нибудь обойдется.

— Так что же случилось?

— Случилось то, что должно было случиться. КОНТОРУ ЗАКРЫЛИ.

Судя по тому, что он сказал, по тому, что он при постороннем, пусть даже обреченном на скорую смерть наемном работнике назвал все своими именами, назвал Контору — Конторой, произошла катастрофа

Небо упало на землю!

Вода превратилась в кровь!

Настал конец света!

— Мы расформированы?

— Нет. Пока только заморожены. Финансирование прекращено. Текущие дела приостановлены до выяснения.

— До выяснения чего?

— До выяснения «целесообразности субсидирования организации на существующих на сегодняшний день началах». Короче — реформация, плавно переходящая в смерть. Сейчас рассматривается вопрос о проведении полномасштабной ревизии оперативной и финансовой деятельности.

— Кто же нас может ревизовать?

— Вот это и есть самое неприятное. Ревизорские функции предполагается возложить на Безопасность, как наиболее компетентную в вопросах разведки. Они обкладывают нас со всех сторон. Как волков — сворой натасканных псов. Теперь, боюсь, нам не уйти.