Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хорошо, когда, читая писателя, знаешь его лично. А еще лучше, когда замечаешь, что жизненные позиции этого писателя, его взгляды находятся в полном соответствии с созданными им образами, с тем, что он проповедует в своих книгах. Потому-то, наверное, от написанного Фейгиным веет искренностью — благородной и нужной людям. Потому-то со страниц его книг встает правда, а не правдоподобие. И хочется сказать, что многолетний писательский труд Эммануила Фейгина еще не рассмотрен нашей критикой в достаточной мере...
Но я забежал слишком вперед во времени.
В 1950 году случай свел нас уже в Ереване. На этот раз Эммануил подарил мне сборник своих рассказов, «Верность» — так хорошо и правильно назвал Фейгин эту свою послевоенную книгу. Он все еще служил в «Ленинском знамени» и приехал сюда с заданием, как он сказал, «заполучить» статью Аветика Исаакяна для воинов Закавказского округа.
— Как ты думаешь, напишет? — спросил он меня.
— Попросим.
Дверь нам открыла невестка поэта. За ней стоял Аветик Исаакян. В коричневом в полоску костюме, в каком ереванцы нередко встречали его на улицах.
— Пожалуйте, — сказал он, и его мудрое красивое лицо, освещенное улыбкой, его добрые глаза и то, что он сам вышел встретить нас, сразу же погасили заметное волнение Эммануила Фейгина, переступающего порог дома великого поэта. Да и мне, признаться, как-то передалось волнение друга, хотя я был уже знаком с варпетом[14].
Уселись за стол, и поэт спросил Фейгина, впервые ли он в Ереване, где воевал и не собирается ли сменить военную форму на гражданский костюм?
Фейгин ответил и тут же изложил свою просьбу.
— А я уже демобилизовал себя и занялся мирными делами, — снова улыбнувшись, ответил поэт.
— Вот мы и просим у вас статью о том, как беречь мир.
— Это я напишу. Война всегда страдание. Кто ее затевает — преступник. А то, что фашисты натворили в эту войну, — вдвойне преступление. — Помолчал, медленно расправил скатерть, которую накрыла невестка, и снова заговорил: — Если бы Адам дожил до наших дней, он, пожалуй, простил бы Каина, потому что преступление библейского злотворца показалось бы ему наивным по сравнению с тем, что совершили современные каины.
В устах поэта, который в трагические годы первой мировой войны вобрал в свое сердце «армянскую скорбь», а повидав мир, познал невзгоды человечества и в стихах своих поднял гневный голос против несправедливости и зла, — эти тихо сказанные афористичные слова прозвучали как страстное осуждение войны.
— Вы любите свою профессию? — спросил он Фейгина.
— Люблю. И живу военной темой.
— Понимаю, вы военный литератор, и ваш долг писать о войне и военных. Это — тема вашей жизни. Творчество и будни должны дополнять друг друга. Во всем. И в нравственном смысле особенно. Придет время, и угроза войны исчезнет. Военных не станет. А писатели останутся — литература ведь дело вечное. И тогда гармония творчества и будней будет решаться легче...
Мы ушли от поэта еще засветло. Стояла поздняя осень, и добрые в эту пору лучи ереванского солнца поблескивали сквозь редеющую листву платанов, тепло ложились на розовые, оранжевые, сиреневые камни домов.
— «Творчество и будни должны дополнять друг друга», — повторил мой спутник слова поэта. — Как здорово это сказано! И как верно!
II
УРОКИ ЖИЗНИ
Штрихи к портрету Мариэтты Шагинян и беседы с ней
I
Как-то один из друзей Мариэтты Сергеевны Шагинян шутливо сказал о ней: «Это уникальное существо, появившееся на свет при каком-то особом и необычном сочетании созвездий в небе».
Я человек довольно далекий от астрологии, но, когда встречаюсь и разговариваю с Мариэттой Сергеевной, читаю ее произведения, всегда вспоминаю эту фразу и, ей-богу, не вижу в ней ничего ненаучного...
Почти восемьдесят лет прошло с тех пор, как в печати появилось ее имя. В 1903 году газета «Черноморское побережье» опубликовала стихотворный фельетон Мариэтты Шагинян «Геленджикские мотивы». Будущей писательнице было тогда пятнадцать лет.
Почти восемьдесят... Ее имя читатель постоянно встречает на страницах газет и журналов, на обложках книг. Работает она без устали, даже когда болезнь на какое-то время приковывает к постели. «Единственное, что я умею, — это работать», — сказала она однажды. И то, что пишет Шагинян, никогда не проходит бесследно, не оставляет читателя равнодушным. Потому что творчеству она отдает максимум того, что может дать человек, — и разум, и чувства, и опыт, и труд. И еще потому, что творческий акт, в котором рождается истинное произведение художника, — «не просто воспроизведение наших жизненных наблюдений и чувств. Он даже и не только одна переплавка их из пережитого в написанное. Он прежде всего и главнее всего — преодоление личного материала жизни в нечто абсолютно надличное, общечеловеческое».
Это написала Мариэтта Шагинян во второй части своих воспоминаний «Человек и Время». И это ее художническое кредо. Оно воплощено в каждом ее произведении, в том числе и в законченной теперь книге «Человек и Время», которую не назовешь общепринятым словом «мемуары». Это не просто воспоминания, хотя перед читателем проходит большая, насыщенная бурными событиями жизнь автора. Это и не регенерация прожитого и пережитого, потому что сквозь страницы новой книги проступают не только время, эпоха и осмысленный сегодняшним днем взгляд на прошлое, но и мысли о проблемах современности и выверенный всем жизненным опытом проницательный взгляд в будущее. Словом, связь трех времен, их единое, динамичное сопряжение, что делает книгу особенно значительной.
Видеть только прошлое — значит упустить настоящее или, по крайней мере, отстать от него; жить только настоящим чревато опасностью оказаться в плену самоудовлетворения, конъюнктуры, минутных забот; ну, а устремляться только в будущее, отрываясь от настоящего, может обернуться беспочвенной утопией. Истинный художник сопрягает (должен сопрягать!) все три времени. Так делает (должен делать!) и истинный коммунист. Книгу «Человек и Время» я