– А неточные есть?

– Мне кажется, нужно просто открыться, приготовить мозги к приему всех поступающих сигналов. Использовать все то, что я знаю о мире, о себе. Все, что я изучал и чему учил, все, что я читал. Думать и чувствовать одновременно. Свинтить крышку со своего воображения, дать ему полную свободу, чтобы увидеть то, что я приучил себя – что мы все приучили себя – не видеть.

– Видимая тьма, – говорит моя подруга.

– Может быть. Может быть, это меня заманивают в ад. Но если так, может быть, Тэсс уже тоже там.

О’Брайен снова вздыхает. Только на этот раз я знаю, что это за вздох. Содрогание.

– Ты меня пугаешь, – говорит она.

– Чем именно? Тем, что я верю, что Тэсс хочет, чтобы я искал ее в подземном мире? Или тем, что я превратился в душевнобольного пациента, ударившегося в бега?

– А если и тем, и другим?

Она смеется над этими своими словами. Не потому, что это смешно, но из-за того, что только что услышала нечто такое, над чем стал бы смеяться любой здравомыслящий, душевно здоровый человек.

– Где ты сейчас?

– В Пенсильвании. Еду по шоссе.

– Думаешь, Тэсс где-то там?

– Я просто еду. Веду машину. И высматриваю знаки, которые приведут меня ближе к ней.

– И ты полагаешь, что увидишь их в Пенсильвании?

– В Северной Дакоте, как я надеюсь.

– Что?!

– Это сложно объяснить. Если я тебе все расскажу, то буду, наверное, выглядеть полным идиотом.

– Сказать тебе напрямую? Ты и так уже говоришь как полный идиот.

– Спасибо. Ценю твою откровенность.

– Я серьезно. Я уже не знаю, как все это понимать.

– Я спятил.

– Ну, возможно, не до конца. Но должна тебе сказать, что ты заставляешь меня волноваться. Ты сам-то слышишь, понимаешь, что говоришь?

– Да. И меня это тоже очень здорово беспокоит, черт бы меня подрал!

Теперь пауза. Это О’Брайен готовится сделать то, что должна сделать.

– Дэвид?

– Да.

– Что на самом деле произошло в Венеции?

– Тэсс упала с крыши, – говорю я, уже решив, что сказал ей слишком много. – Я потерял ее.

– Я не о том. Я говорю о том, зачем тебя в первую очередь вообще туда понесло. И почему Тэсс сделала то, что сделала. Ты ведь это знаешь, не правда ли?

– Нет, не знаю.

– Ну скажи же мне!

Хотелось бы. Но история с Худой женщиной, с мужчиной в кресле и с голосом Безымянного – это слишком много, чтобы с кем-то делиться. Так ведь недолго и разорвать ту хрупкую связь, которая все еще соединяет меня с Элейн, а мне необходимо, чтобы она оставалась на моей стороне. К тому же встает вопрос о ее собственной безопасности. Чем больше она знает, тем большей угрозе я ее подвергаю.

– Не могу, – говорю я.

– Почему не можешь?

– Просто не могу. Рано еще.

– Хорошо. Тогда ответь на мой вопрос.

– О’кей.

О’Брайен переводит дыхание. Вдыхает и выдыхает, медленно, со всхлипом. Она не хочет задавать тот вопрос, который сейчас последует, но не может оставаться со мной, если его не задаст.

– Ты каким-то образом замешан в том, что произошло с Тэсс?

– Замешан? Не понимаю.

– Ты обидел ее, Дэвид?

Поразительный, ошеломляющий вопрос, но я сразу понимаю, откуда он исходит. Все мои слова о знаках и духах, о чистилище могут быть результатом чувства вины. Элейн, несомненно, не раз встречалась с таким в своей практике. Признак невыносимых угрызений совести, которая ищет облегчения в фантазиях.

– Нет, я ее не обижал.

Как только это прозвучало, я сразу же ощущаю укол – до меня вдруг доходит, что это не совсем правда. Разве это не я притащил за собой Безымянное в наш отель из района Санта-Кроче, из дома номер 3627? Разве Тэсс не осталась бы здесь, со мной, если бы я не взял деньги у Худой женщины? Нет, я не обижал свою дочь. Но ощущение вины все равно присутствует.

– Прости меня, – говорит моя подруга. – Но мне необходимо было задать этот вопрос, понимаешь? Просто чтобы убрать все сомнения.

– Извиняться нет необходимости.

– Тут многое требуется переварить, чтобы разобраться.

– Понял. Только вот что, О’Брайен…

– Да?

– Не звони этим ребятам в белых халатах, чтоб они меня забрали. Я знаю, как все это звучит. Да, это чистое безумие. Но не пытайся меня остановить.

Это нелегкое решение для нее, о чем нетрудно догадаться по тому, сколько времени ей требуется, чтобы просчитать все риски, если она даст такое обещание, осознать ответственность, которую она берет на себя. А вдруг со мной случится нечто плохое? Или, как мне сейчас приходит в голову, если я сделаю нечто плохое кому-то еще?

– Хорошо, – говорит Элейн в конечном итоге. – Но ты непременно мне позвонишь. Понятно?

– Позвоню.

Она, конечно, хочет узнать больше, но новых вопросов не задает. Это дает мне шанс спросить ее, как она себя чувствует, что говорят врачи и нет ли у нее каких-нибудь недомоганий. «Ничего особенного, разве только легкая тошнота по утрам», – сообщает она. А в остальном у нее все хорошо.

– И вообще, плевать на этих врачей, – говорит моя коллега. – Они выдали мне достаточно рецептов на опиаты, их хватило бы, чтобы целый месяц развлекать добрую дюжину пациентов какого-нибудь реабилитационного центра. Врачи со мной уже покончили. А я покончила с ними.

Хорошо зная О’Брайен, я понимаю, что это сказано на полном серьезе. Она сама справится со своими болячками, и когда наступит время, когда придет ее смертный час, она встретит его с достоинством и даже с пренебрежением. И все же, когда эта женщина говорит о своей онкологии, за ее словами хорошо чувствуется зазубренное острие злости. Со мной все точно так же. Мы оба решили, что будем злиться на тех невидимых воров, что сумели проникнуть в наши жизни.

– Я скоро снова двинусь в путь, – говорю я, когда чувствую, что моя собеседница больше не хочет обсуждать эту тему.

– Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.

– Даже если ты считаешь, что это мираж.

– Миражи имеют тенденцию иногда оборачиваться реальностью. И в пустыне иногда вдруг обнаруживается вода.

– Я тебя люблю, О’Брайен.

– Скажи мне что-нибудь новенькое, чего я еще не знаю, – говорит она и вешает трубку.

Я въезжаю в «железный пояс» Пенсильвании, и федеральное шоссе уютненько встраивается в улицы пригородов, где повсюду торчат чугунолитейные и сталеплавильные заводы, окруженные выцветшими билбордами, рекламирующими их как «ОТЛИЧНОЕ МЕСТО ДЛЯ ПРОЖИВАНИЯ!» и обещающими, что «ЕСЛИ ОСТАНОВИШЬСЯ У НАС, НЕ ПОЖАЛЕЕШЬ!». Но я не останавливаюсь. Продолжаю катить дальше, а уже ранний вечер, и солнце сонливо уходит и прячется за дымовыми трубами и рядами деревьев.