Как трудно было достать билеты, Лем описал в фельетоне, в котором рассекретил несколько методов: с помощью выносливости (прийти до 5 утра), с помощью коллектива («заехать так очень легко, но только вместе со всем коллективом») и внаглую («иметь какой угодно билет – просроченный, недействительный и так далее, и пинать, ругаться, толкаться, биться палками, и при должной красноречивости и физической силе – точно попадёшь наверх»)[130].

Еремий Пшибора вспоминает Лема как гения смешанного метода, который объединял в себе «выносливость» и «коллектив». На рассвете он звонил в кассу подъёмника в Кузницах и говорил: «Алло, это Дом писателей «Астория», посылаем к вам гонца за билетами для группы писателей». После чего сам мчал в Кузницы якобы как гонец…[131].

Что ж, если билеты на «подъёмник» было «Так Безумно Трудно» достать, то можно понять, почему Лему удалось так легко уговорить остальных писателей съехать на лыжах вместо того, чтобы оплакивать Солнце Наций.

В середине пятидесятых удача наконец улыбнулась Станиславу Лему. Его перестали мучить дилеммы десятилетней давности, когда наперекор себе он изучал медицину, но мечтал о литературе. После успеха «Магелланова облака» перед ним уже была открыта дорога писателя, чьи научно-фантастические произведения издатели будут покупать ещё до их появления. Редакции журналов из Кракова и Варшавы охотно брали его фельетоны и эссе.

После смерти отца Лем вынужден стать единственным кормильцем семьи – но это происходит как раз в тот момент, когда семейный бюджет получает солидное пополнение, вероятно, впервые за более чем десять лет. Это пополнение позволило Лему вернуться к любимому хобби – коллекционированию странных машин – и к регулярным выездам на лыжные прогулки в Закопане. Судя по корреспонденции, зима была любимым временем года Станислава Лема. Так он писал Александру Сцибору-Рыльскому в январе 1956 года в ответ на предложение о сотрудничестве с еженедельником «Nowa Kultura»:

«Nowa Kultura» была официальным изданием Союза польских писателей. Именно благодаря этому Союзу писатели подружились друг с другом. Журнал сыграл важную роль во времена оттепели, которая у всех ассоциировалась с октябрём 1956 года, хотя эта ассоциация вводит в заблуждение.

Октябрьский парад на площади Парадов, где первый секретарь Владислав Гомулка говорил об «искажении идей социализма», не положил начало демократическим переменам. Наоборот – выход Гомулки из тюрьмы (13 декабря 1954 года), тайный доклад Хрущёва о сталинских преступлениях (произнесённый в Москве в феврале 1956 года и распространяемый в Польше с марта 1956 года), митинги на заводах, которые начались с варшавского ЗЛА[135] (апрель 1956) и знаменитые познаньские протесты (июнь 1956) – всё это было рядом событий, которые в октябре 1956 года начали затормаживаться.

Бересю Лем сказал, что «первое дуновение оттепели» он начал чувствовать между 1953 и 1954 годами. Вероятно, на это накладывается эйфория автора, связанная с неполитическими хорошими новостями в его жизни. Тогда он женился, тогда же заметны первые успехи «Астронавтов».

Однако, прежде всего насколько для многих его ровесников конец сталинизма оказался интеллектуальным шоком, настолько для Лема это первый его прогноз, который сбылся. В 1952 году он начал писать «Диалоги»[136] – странную не то философскую, не то фантастическую книгу, в которой были приведены разговоры между Филонусом и Гиласом, мудрецами из греческой Агоры или с другой планеты, а быть может, из мира воображений епископа Беркли (от которого Лем взял эти имена).

«Диалоги» были сюжетной версией аутентичных споров, которые Лем вёл в рамках лектория Хойновского несколькими годами ранее (главным образом, как позже рассказывал Лем Бересю, – с неким «магистром Освенцимским»[137]). Их главной темой была кибернетика, новая теория науки, которая в сороковых годах прошлого века, казалось, имела неограниченное поле применения – от теории функции зенитных установок до теории литературы и социальной философии. По крайней мере, так обещал основоположник Норберт Винер в опубликованной в 1950 году работе «The Human Use Of Human Beings»[138], которую Лем прочёл в оригинале, а потом наблюдал за осуждением коммунистической пропагандой этой книги за отступление от правды и веры, а потом её изданием в 1960 году под названием «Кибернетика и общество» (с огромным вступлением советского учёного, который объяснял, в чём автор прав, а в чём ошибается).