Октавия погладила его шею, провела рукой по подбородку, дотронулась до лица. Накрутила на пальцы вьющиеся пряди. Прижалась к Норту всем телом.

— Поцелуй меня. Поцелуй, и я отпущу тебя. — Она умоляла. Она шантажировала. Она принуждала. Плевать! У нее не осталось гордости, не осталось стыда — всего того, о чем переживал Норри. Ее это никогда не волновало.

Норт не заставил просить себя дважды, Он поцеловал ее. И стоило ему дотронуться до нее, она приоткрыла губы навстречу его языку, отвечая на каждое движение. Если бы она могла утянуть Норта ввысь, она бы взлетела. Если бы могла утянуть в преисподнюю, пошла бы в ад. Так отчаянно она желала его. Контроль над ситуацией уходил из рук, но ее это нимало не беспокоило.

Октавии хотелось отключиться от всего. Она желала только Норри — своего Норри. Желала неистово. Она хотела, чтобы он овладел ею.

Он снова отстранил ее от себя. Почему бы ему тоже не потерять голову? Раньше его ничего не стоило соблазнить.

— Господи, Ви, давай остановимся на этом.

— Нет, рано. — Октавия посмотрела ему в глаза. — Мне уже давно не было так хорошо. Ни разу с той самой ночи.

Его глаза словно превратились в пылающий лед. Норт сдерживал себя изо всех сил.

— Значит, у тебя никого было?

— Никого. — Стены комнаты, казалось, сдвинулись, когда она снова погладила его по щеке. — Только ты, мой любимый друг.

Что-то сразу изменилось. Как будто воздух сгустился. Стало трудно дышать. Навалилась духота. На лбу бисером выступил пот. Окружающие предметы размыло. Только суровая красота Норта оставалась в фокусе. Он смотрел на Октавию, словно чувствуя, о чем она думает, вызывая внутреннюю дрожь. И ей стало понятно: этой ночью он уже не будет глупым и неловким.

В отчаянии Норт попытался сосредоточиться. Безрезультатно! Он резко притянул Октавию к себе, впиваясь в губы. Он желал ее, желал с безрассудством, какого никогда не замечал за собой раньше. Ему нужно было погрузиться в ее влажное тепло, почувствовать, как она обволакивает его со всех сторон, чтобы освободиться от внутренней муки. Напрасно он привел Октавию сюда. Он понял это еще до того, как они ушли с вечеринки. Но он не испытывал сожаления, даже зная, что она невеста другого.

Нет, она еще не невеста. Октавия согласилась обсудить замужество после окончания расследования. Она не носит кольца. Во всяком случае, пока.

Ее стоило привезти сюда хотя бы ради того, чтобы увидеть, как она раздирала на нем одежду, словно кошка, которая пытается добраться до мышки. К счастью, Норту нравилось играть в кошки-мышки.

Только вот не хотелось, чтобы у них складывались такие отношения. Вероятно, Октавия прекрасно понимает, что делает, но он не позволит ей вернуться и спрятаться от того, что произойдет, за пьяной забывчивостью.

Застонав, он оторвался от Октавии, перехватив ее настойчивые руки, и ласково отодвинул от себя. Господи, пошли ему силы! Он не сможет еще раз отказаться от нее. Выдержка изменяла ему.

— Октавия! Не надо.

Губы пунцовые. Глаза широко открыты.

— Почему?

— Потому что я не собираюсь пользоваться своим преимуществом с женщиной в подпитии.

Октавия топнула ногой.

— Я не в подпитии!

Норт чуть не расхохотался в ответ.

— Но очень близка к тому.

— Мне все равно.

— Утром, когда ты проснешься в моей постели, все равно уже не будет. — От одной мысли об этом сердце неистово застучало. — Ты же знаешь: я прав.

Темные глаза вдруг вспыхнули.

— Нет, не прав. Я и так всегда старалась поступать правильно. А теперь я хочу идти своим путем. Дай мне сделать то, что хочется!

Норт не собирался уступать. И не мог не посмеяться над ее обидчивостью. Вот это ирония судьбы! Единственный раз, когда Октавия была готова не переживать из-за того, что подумают другие, он не мог воспользоваться своим шансом.

— Нет, потому что знаю, потом ты будешь жалеть. Она сильнее стиснула его руки.

— Я же не пожалела, что занималась с тобой любовью двенадцать лет назад, Норт. И не пожалею, если сегодня случится то же самое.

У него пересохло во рту. Он ей поверил. Пьяная или нет, она не станет раскаиваться, что легла с ним. Теплое, пьянящее дыхание коснулось его лица.

— Ты знаешь, почему я пообещала матери превратиться в леди?

Норт не был уверен, что ему хочется услышать об этом.

— Нет, не знаю.

Ее глаза вдруг стали абсолютно ясными.

— Я знала, как тебе хочется пробиться в общество. И я подумала: если мне удастся сделаться дамой, тогда ты сможешь… Но ты и не попытался.

Он молчал. Октавия могла намекать на многое, но в душе он совершенно точно знал, что она имела в виду.

— Я пытался. — Освободив одну руку, он дотронулся до ее щеки. — Ох, Ви. Я пытался и хотел, но…

— Но ты знал, что дед не подпустит тебя ко мне.

— Да. — Конечно, знал. Старикан предупредил его весьма недвусмысленно.

— Тебя это вполне устраивало.

Как объяснить, чтобы она поняла? Это был лучший выход. Что за жизнь была бы у них?

— То были мечты, Ви.

— Нет, Норри. — Октавия отстранилась. — То, чем мы занимаемся теперь, то, как мы живем, — вот это и есть обман. Наша дружба была правдой, как и все, что мы с тобой пережили. Остальное — ложь, в которой мы преуспели.

Нужно было сказать ей, чтобы она не обманывала сама себя. Но язык не поворачивался.

— И самое печальное… — продолжала Октавия. Голос охрип, и Норт испугался, что она сейчас расплачется. — Самое печальное то, что мы лгали так долго, что уже не знаем, как стать самими собой.

— Ви…

— Благодарю за прелестный вечер, Норт, но, по-моему, мне пора возвращаться в Мейфэр.

На улице их ждал извозчик, которому было уплачено заранее. Норт проследил, как она вошла в дом, а потом повернулся и зашагал к Уину.

Норт был либо самым благородным человеком в Англии, либо самым глупым. Но одно не вызывало никакого сомнения — Фицуильям Маркем лорд Спинтон был самым большим счастливчиком. Норт надеялся, что удачи графа хватит надолго и Октавия не прикончит его в первую брачную ночь.

Лежа посреди кровати на смятых простынях в солнечных пятнах, Норт провел ладонью по небритым щекам. Видит Бог, Октавия наверняка хочет его смерти. Еще одной такой интерлюдии, как сегодня ночью, он не переживет. Ему больше не выдержать, если она снова прижмется к нему. Слава Богу, она была не вполне трезвой!

Но даже трезвой она оставалась соблазнительной, как какая-нибудь вакханка из древних мифов.