– Дорогой мой друг Виктор Павлович, здесь ваша жизнь окончится в одиночестве и душевном страдании. Уезжайте куда-нибудь, женитесь, забудьте все и, главное, увезите с собой мой камень. И я буду рядом. Не брошу. А потом к себе заберу.

Он не понимал, говорила ли это она ему или он разговаривал сам с собой. Однако он видел, как она нежно улыбнулась, вышла вон и дверь тихонько за собой закрыла.

– Да! Я понял! Да, я уеду, уеду.

Честно говоря, мысль об отъезде тлела в моей душе давно. Да что там! С тех пор, как полюбил я Марию Афанасьевну. Но сейчас, после того, как она умерла, а Петя сжег записки, так мне их и не показав, что-то воспротивилось во мне пребыванию здесь окончательно. И хотя бросать друга стыдилось все мое существо, побег произошел в одну неделю. Была поездка в уездный город и прошение о переводе, его сразу удовлетворили, даже с повышением. Надеялся я лишь на приезд Филиппо, что меня он простит за внезапный отъезд, сообщать о котором я ему не стал, да и письмо не успело бы дойти, а Петю развлечет. Петр Николаевич очень скорбел и не мог понять причин происходящего. Я бормотал что-то невразумительное про желание семьи, детей, приплел повышение в должности. Видимо, для себя он решил именно это принять как весомую причину, к ней присоединял другие и все приговаривал одно и то же целыми днями: «Конечно, конечно, Виктор Павлович, вы хороший врач. Вам надобно расти, развиваться. Да и к столице ближе, там жену сподручнее найти. Езжайте, езжайте, мой друг. Да и детишки вам нужны. У меня вот Поля с Грушей отрада…» Складывалось впечатление, что он уговаривал сам себя, поворачивал в своей голове все так, будто это он придумывает мне важные причины для отъезда. Я настойчиво просил его не расстраиваться, обещая, что вскоре скрасить его досуг приедет мой хороший приятель, а мы будем слать друг другу письма.

Через пару недель я уже занимал кабинет старого доктора в поселке Серебрянка. На Казанскую я встретил Елену с такими же, как у нашей Маруси, каштановыми завитками на высоком лбу. На Покров мы поженились. В конце следующего лета родилась дочь Туся…

Я больше не бывал в усадьбе Владимирского и больше не видел его никогда, однако переписывались мы очень живо. Из этих писем я узнавал новости и представлял себе жизнь в целом. В усадьбе после скоропалительного моего отъезда пошли дни за днями, чужды и странны. Друг мой жил затворником, как дом с вечно закрытыми ставнями. Барышни росли дикарками, бегали с дворовыми ребятами наперегонки, скакали верхом, удили рыбу и, казалось, были счастливы. В уединенный дом заходил только отец Григорий да наведывался почтальон, доставлявший письма от меня.

Старушка – божий дуванчик в каракулевой облезлой беретке – подскользнулась и была подхвачена молодой девичьей рукой, сильной и уверенной.

– Благодарю вас, мил… девушка, хм, – она пыталась подобрать подходящее слово, – … гражданочка.

– Пустяки, бабуся! Вам куда?

Старушка кивнула в сторону почты.

– Я провожу.

– Премного благодарна! – Старушка выправила осанку и просунула лапку под спасительный локоток. – Здесь очень опасное место! – приговаривала она, скользя и совершая чудеса эквилибристики черной сумочкой, зажатой в свободной руке. А про себя подумала, что с почты надо бы вернуться другой дорогой, эту ей одной не преодолеть, чай не Тарасова.

Но, когда уже вышла на улицу, увидела свою провожатую.

– Бабусь! А я вас жду! Если не очень далеко, могу проводить до дома. Мне здесь еще час болтаться. Мой-то за мной только через… – она посмотрела на золотые маленькие часики. – … сорок минут придет. Задерживается, как всегда. Ну как? Провожу?

– Спасибо! Я уже думала другой дорогой вернуться. Длинной, но не такой скользкой. – Старушка стала спускаться с лесенки и, если бы не провожатая, вероятно, упала бы тут же, совершив малоэстетичный пируэт. Девушка успела ее подхватить, правда, сумка отлетела в сугроб.

– Боже мой! – воскликнула старая дама.

– Ничего, бабуль, сейчас достанем. – Девушка отвела ее на безопасное место и принесла сумку, постучала по ней ладошкой. – Снегу сколько! Но, кажется, не успела промокнуть.

– Спасибо, детка. – Старушка схватила свое сокровище и, убедившись, что старенький замок выдержал полет и падение, успокоилась и далее проделала весь путь до дома, зацепившись за подставленный локоть, и простилась с провожатой у лифта.

– Храни вас Господь, милая.

– Ага, бабусь. Ну все, я побежала?

Это была первая «работа» Анфиски: божий одуванчик пенсии в сумке не нашла. Две новые жертвы нашла Анфиска, этим же вечером прогуливая пенсию в ресторане, – двух обиженных на мужей дам. Ничего не подозревающие женщины рассказали свои проблемы, и Анфиска предложила им магическую помощь. Причем обе там же, в ресторане, отдали ей в благодарность свои золотые украшения. Тут стоит добавить, что позже они не могли вспомнить, как выглядела девушка. Постепенно Анфиска влилась в стройные ряды «профессионалов». Выбирала барышень с потухшим взглядом и опущенными плечами. Глядя прямо в глаза «жертвы» и сжимая ее за локоть, плечо, все, что под руку попадет, главное – контакт, она предсказывала смерть, болезни и прочие ужасы и, приложив другую руку к сердцу, уверяла, что может помочь. Ну а как не помочь, ведь жаль, до боли жаль, в какую сложную ситуацию попала милая женщина, добрая, красивая, умная. Ну, не везет! Пока! Но она, Анфиска, обязательно поможет. Дальнейшие действия были уже делом техники, и из дома жертвы пропадали деньги, украшения, шубы. Гипнотический взгляд Анфиски действовал неотвратимо. К тому же она была прирожденным психологом, и найти «болевую» точку у жертвы она могла с помощью самого простого вопроса:

– Скажите, дама, а где здесь аптека?

– Я не здешняя.

– Ой! Я тоже, я так здесь мучаюсь, такие все здесь злые…

Вот и завязался разговор. А там… Жертва, полностью потерянная в пространстве и времени, покорно достает из кармана деньги. Анфиска часто использовала в своей практике цыганские «разводы»: прямой взгляд в глаза, потом пара устрашающих фраз. У нее были разработаны и другие методы заморочить голову.

Анфиска в школе очень хорошо училась, много читала. Природа дала ей светлую, располагающую внешность, дар гипноза и талант аферистки. Но однажды из хозяйки магического салона «Ясновидящая Анфиса» она превратилась в подсудимую, а затем – в осужденную по 159-й статье Уголовного кодекса за мошенничество.

Когда, к одной бойкой бабе, после ее многократных вливаний в Анфисино благосостояние, не вернулся муж, она, в отличие от многих других страдалиц, на нее в суд подала. За ней и другие бабы пострадавшие понабежали, и пролегла ее дорожка в исправительно-трудовую колонию. Она, несмотря на свой бойцовский характер, конечно, нервничала в ожидании этапного дня, но в автозаке рядом с ней оказались еще несколько молодых баб, веселых, озлобленных, и она поняла: жить можно. В шок привел ее личный досмотр. Раньше она никому не разрешала до себя дотрагиваться так бесцеремонно. Конечно, у нее были ухажеры, но, пока она сама не хотела сближения, держались ею на расстоянии. А если оказывались чрезмерно навязчивыми, то отваживались от ее персоны на счет «раз». Когда у нее хотели отнять половину сигарет, что были разрешены, она воспользовалась своим даром, глядя в глаза конвоира. И получилось. Однако она решила этим не злоупотреблять. Мало ли куда еще сошлют. На месте оказалось проще. Она почти сразу установила дружеские контакты, что было почти фантастикой в камере на несколько десятков человек с нарами в два этажа.