— Могу, но тогда эта алкашка снова напишет на меня жалобу в департамент образования! А две жалобы подряд за короткое время вызовут лишние вопросы ко мне.

Я сижу с чувством, будто меня облили ведром помоев. Конечно, я всегда помнила мамины слова о том, что Дима якобы из неблагополучной семьи. Но мне в это никогда не верилось. Он хорошо одевается, хорошо учится. Я видела детей из неблагополучных семей, и они совершенно не такие, как Дима. Так что в какой-то момент я решила, что родительница или что-то перепутала, или слишком наговаривает. Может, Дима из неполной семьи, а мама путает это с неблагополучной?

— Мам, ты ошибаешься. Соболев из нормальный семьи, — осторожно возражаю. — И он хорошо учится.

— У него мать и отчим — запойные алкаши, а брат находится под следствием. Еще у него есть эта дочка отчима, которую сейчас пихают ко мне в школу. Она ворует телефоны и деньги у одноклассников. Да и сам Соболев постоянно в предыдущей школе дрался и попадал в полицейский участок. Так что ничего нормального нет ни в этом парне, ни в его семье.

Каждое слово матери прилетает мне словно кирпич по голове. Я настолько в шоке, что не знаю, ни что ответить, ни как отреагировать. Ну и я просто не верю.

Вот не верю и все!

Дима хороший, умный и интересный. Да, он сломал Никите руку, и это, безусловно, плохой поступок, требующий осуждения и даже наказания. Но Дима нормальный, такой же, как все мы! Он не гопник, который курит сиги за гаражами и ходит в спортивных штанах с полосками по бокам.

Ведь подростки из неблагополучных семей именно такие? Грязные, вшивые двоечники, которые прогуливают уроки, забивают стрелки, щелкают семечки и курят дешевые сигареты.

А Дима совсем другой. Он не курит, а на вечеринке у Полежаевой не выпил ни капли и даже мне не позволил это сделать. Он стильно одевается, вкусно пахнет и хорошо учится.

— Мам, ты, наверное, с кем-то путаешь Соболева, — уверенно качаю головой. — Все, что ты сейчас сказала, не имеет к нему никакого отношения.

— Много ты знаешь! — огрызается. — Его мать дважды приходила ко мне пьяной! И еще смеет на меня жалобы писать!

— Какие, однако, алкаши прошаренные стали, — хохотнул папа. — Знают, куда жалобы писать.

— Я, наверное, тоже напишу на эту неблагополучную семейку, — мама продолжает негодовать. — Куда смотрит опека? Почему эти маргиналы в моей школе, а не в детском доме?

У меня кровь в жилах стынет от ее слов. Наверное, я даже перестала дышать. Мама продолжает говорить что-то еще: зло и эмоционально. Но я больше ее не слышу. Уши будто ватой забиты.

Прихожу в себя, только когда на мою ледяную руку опускается теплая ладошка Насти. Дергаюсь и недоуменно смотрю на сестру.

— … Этот негодяй в восьмом классе выбил зуб однокласснику, мне директор его предыдущей школы рассказала… — снова слышу жесткий голос матери.

Встаю со стула и тороплюсь к себе в комнату. Нет ни малейшего желания задерживаться на кухне и слушать все это про Диму.

Меня охватывает ледяной озноб. Я ложусь на кровать, свернувшись калачиком, и укрываюсь сверху покрывалом. Но мне все равно так холодно, что зуб на зуб не попадает.

Мамины слова будто на репите снова и снова звучат в голове: «запойные алкаши», «брат под следствием», «сестра ворует», «маргиналы»…

Нет, нет, нет, это все не может иметь отношения к Диме. Он не такой, он не маргинал и не гопник. Он умный, хороший, самый лучший.

Ну, допустим, мама Димы может выпить алкоголь. Ну так-то практически все взрослые его пьют. И не только взрослые. Вчера на дне рождения Полежаевой некоторые ребята так нажрались, что облевали Лере ванную на первом этаже.

Да и что далеко ходить, мой папа тоже любит алкоголь. Футбол без пива он вообще не смотрит, а на даче летом у него обязательно коньяк под шашлык.

Но хоть я и не верю маминым рассказам, а все равно эта информация ложится тяжелым камнем на душу. Так это гадко и неприятно было слышать…

Я продолжаю лежать на кровати и дрожать от неизвестно откуда взявшегося озноба, когда в комнату раздается тихий стук.

— Что?? — рявкаю.

Приоткрывается дверь и заглядывает головка Настены.

— Соня, можно к тебе?

При виде сестры я чуть смягчаюсь.

— Да.

Настя закрывает дверь и бежит к кровати. Забирается ко мне под бочок и обнимает ручкой. Настя все слышала. Несмотря на то, что сестре всего лишь пять лет, она очень смышленая и все прекрасно понимает.

— Соня, а кто такой этот Соболев? — осторожно спрашивает через долгую паузу.

Мне не хочется говорить, что это тот самый мальчик, который недавно провожал нас до дома и так понравился сестре.

— Это Дима? — сама догадывается, когда я так и не отвечаю.

— Да, — произношу и чувствую тупую боль в сердце. — Не говори, пожалуйста, маме, что он нас провожал. Хорошо?

— Не скажу.

Я запускаю пальцы в мягкие волосы сестренки и принимаюсь их перебирать. Это немного успокаивает, но все равно я чувствую себя очень подавленной.

— А все, что сказала мама, это правда? — задает новый вопрос через некоторое время.

— Нет! Это не правда. Ты же видела, какой Дима хороший.

— Дааа. Он мне понравился. Он лучше, чем Никита. И вы с Димой очень красиво смотритесь вместе, — деловито заявляет.

Улыбаюсь ей в макушку, чувствуя, как меня немного отпускает. Прикрываю глаза и вспоминаю Диму. То, как он меня целовал и какие нежные слова шептал. В животе тут же происходит взрыв бабочек.

— Знаешь, Настя, а я тоже так считаю, — шепчу.

Понедельник не задается с утра. Когда я вижу в чате нашего класса в ВК 300 непрочитанных сообщений за ночь, мое сердце предчувствует неладное. Открываю беседу и вижу, что все обсуждают пост в «Подслушано». Тут же фигурируют и наши с Лилей имена.

От плохого предчувствия становится дурно, а спина покрывается испариной. Захожу в «Подслушано» и в самом верху стены вижу пост:

«Вечер перестал быть томным, когда две лучшие подружки не поделили одного парня. Соня Рузманова и Лиля Шарифутдинова чуть было не оттаскали друг друга за волосы из-за Никиты Свиридова. Пока я курил за воротами дома Полежаевой и наблюдал за девчонками, решил снять их на видео. Но потом моя сигарета погасла, а сам я замерз и устал слушать бабские разборки, поэтому пошел в дом. Не знаю, чем там у них все закончилось, но судя по тому, что Шарифутдинова умчалась с праздника жизни чуть ли не в слезах, Рузманова-таки отстояла свое право собственности на Никитоса».

Я перечитываю это снова и снова, отказываясь верить. За несколько секунд меня бросает то в жар, то в холод, то снова в жар. К посту прикреплено видео. Подвожу к нему дрожащий палец и нажимаю play. В темноте под светом фонаря видны я и Лиля. Не очень четко, но все же слышен наш эмоциональный диалог: