Утренний луч едва коснулся дорогого подарка, и прямо в руках Адама заискрились, засверкали тысячами огоньков самоцветы, обжигая глаза, огнем полыхнуло золото…

Сомнений в том, что Отрепьев и есть царевич Дмитрий, у Вишневецкого больше не было — несмотря на все свое богатство и власть, даже князь не мог похвастаться такой вещицей, и впрямь достойной царского отпрыска.

— Отдыхай, царевич, — уходя, с улыбкой на устах обратился Адам к Григорию.

«Неужто еще и князь заболел?» — встретив Адама после беседы с Григорием, подумала Анна — у князя дрожали руки, а лицо было мертвенно бледным.

Однако Вишневецкий был бледен вовсе не из-за болезни — он и представить себе не мог, что судьба преподнесет ему такой дар. Это может быть, это на самом деле может произойти! Адам увидит своего бывшего слугу на московском троне! От всех представившихся возможностей хотелось петь…

Когда ближе к полудню в дверях конюшни появился Стовойский и пронзил Евсеева одним из своих самых отвратительных взглядов, Ярославу чуть не стало дурно. Нет, за Гришку он уже не переживал — то, что Отрепьев остался жив и с ним будет все в порядке, Ян сообщил ему едва ли не с первыми лучами, велев спешно готовить коней, причем в таком количестве, что Евсеев освободился только сейчас. Какой же будет новость Стовойского, Ярослав не знал, однако после таких взглядов ничего хорошего от Яна ждать не стоит.

Внезапно из-за спины эконома появилась настолько сияющее лицо Януша, что все неприятные предчувствия Ярослава как рукой сняло. Януш подошел к Евсееву, и, осторожно вынимая из его руки повод, радостно воскликнул:

— Ярыш, ты не поверишь, но теперь я — новый конюх!

— Гришка… — в ужасе прошептал Ярослав.

— Нет, с Гришкой все хорошо, — перебил его Януш. — А ты между прочим тоже больше не конюх.

— Это почему? Ничего не понимаю, — глядя на Стовойского, спросил Евсеев.

— Тебе приготовили местечко потеплей, — сквозь зубы процедил Стовойский. — Пошли.

За всю дорогу Стовойский не проронил и слова, и Ярослав не стал докучать эконому — мгновением раньше, мгновением позже, он все равно сейчас все узнает. Да и не до того ему было — впервые попав в другую половину замка, Евсеев внимательно рассматривал роскошные панские хоромы.

— Вот твой новый господин, — открывая двери, холодно произнес Стовойский. — Будешь теперь подчиняться ему, а за всякой надобностью обращаться ко мне.

Гришка поступил верно, решив не рассказывать Ярославу о своем плане. Знай Евсеев наперед, как решил осуществить свою задумку Отрепьев, ни за что на свете не удалось бы ему изобразить такого искреннего изумления, которое отобразилось на его лице.

— Привыкай, Ярослав, — заметив неподдельное удивление Евсеева, добавил Ян. — Теперь ты будешь служить царевичу Дмитрию, наследнику Российского престола.

Уже давно смолкли гулкие шаги Яна, а Отрепьев с видом тяжелобольного человека по-прежнему продолжал лежать на пышном ложе. Ярослав выглянул — ни возле дверей, ни по коридору никого не было, закрыл дверь на щеколду, осмотрел все углы, и только тогда собирался обратиться к другу.

— Ну, Гришка, — сдергивая с друга одеяло, гневно воскликнул Ярослав, уже собираясь поколотить Отрепьева, — ну паразит, предупредить, что ли, не мог…

Выполнить свое намерение Евсееву не удалось — моментально оживший и принявший нормальный вид Григорий, на миг забыв об осторожности, засмеялся так громко и заразительно, что Ярослав, не выдержав, рассмеялся вместе с ним.

— Я чуть не поседел, за него переживая, работаю за двоих, из одной конюшни в другую бегаю, а он тем временем вылеживается, — никак не мог успокоиться Ярослав.

— Да уж, вылеживаюсь! Врагу бы так вылеживаться, — возмутился Отрепьев. — Ярыш, хочешь, как другу, один совет?

— Давай, — из любопытства согласился Евсеев.

— Если на самом деле захвораешь, никогда и ни за что не обращайся к лекарям! Заморят ведь, непременно заморят! — злобно проговорил Гришка. — Два, Ярыш, представляешь, два лекаря нашли у меня глоточную, а ведь я ни одного мига ничем не хворал! Что они со мной только не делали! Другой на моем месте помер бы давно.

— Вот это верно, — рассмеялся Ярослав. — Тебя, точно, сам черт не берет. Ну а мне-то что не рассказал?

— Ты бы тогда рта от удивления не раскрыл, и хитрый лиса Ян непременно бы это заметил.

— Ну ладно, убедил. А теперь рассказывай, что дальше собираешься делать. Или опять не скажешь?

— Не гони лошадей, Ярослав, — ответил Гришка, — я ведь хворый пока. Вот и посмотрим, что за это время Адам сделает. А ничего не сделать теперь, когда он мне поверил, он просто не может, — предваряя вопрос Евсеева, добавил Отрепьев.

— Значит, царевич Дмитрий будет болеть, а я ему тем временем покорно служить? — улыбаясь, спросил Ярослав.

— Ну если хочешь, можешь на конюшне остаться.

— Нет уж, не дождешься, — торопливо ответил Ярослав, и оба друга в очередной раз дружно рассмеялись…

Григорий верно рассчитал и на этот раз — за то время, пока протекало выздоровление мнимо больного царевича, Адам не сидел сложа руки. Гришка почувствовал это сразу — Отрепьеву было изготовлено великолепное жилище, богатая одежда, а Ярослав, ставший во главе многочисленной прислуги, мог теперь если не свысока, то, во всяком случае, на равных смотреть на Стовойского.

Однако это не главное: по всей Литве благодаря Адаму разнесся слух о чудесном спасении Иоаннова сына. Слух этот, сам по себе от начала и до конца бывший плохой выдумкой, переходя из уст на уста, приобретал все больше и больше невероятных подробностей, так что вскоре даже Отрепьев не мог бы узнать «своего» спасения в почти сказочных народных байках.

Однако это было уже не важно. Чудесная весть, словно чумная болезнь, расползалась по землям с невероятной скоростью; выходя за пределы Литвы, долетела она и до Российского престола…

В отличие от Григория, старательно пытавшегося «выздороветь» и лежащего в постели, Ярослав решил вознаградить себя за хлопоты и переживания во время мнимой болезни Отрепьева и наслаждался жизнью.

Конечно, к Ярославу относились совсем по-другому, нежели чем к ставшему такой важной птицей Григорию, но это нисколько не мешало ему чувствовать себя просто счастливым человеком. Теперь, когда, казалось бы, на него свалилось хлопот столько же, сколько всегда было у Стовойского, Ярослав впервые вздохнул свободно.

А радоваться было действительно чему — в отличие от Яна, который у Вишневецкого был вечно виновен во всех бедах, происходивших в замке, новый господин Ярослава не мог на Евсеева и голоса повысить, а уж тем более заставить что-то делать. В конце концов, ведь были и другие слуги.

Однако, несмотря на то что Евсеев мог послать куда подальше все свои новые обязанности, делать он этого не стал. Распоряжаться людьми для Ярослава было куда легче, да и привычнее, чем чистить конюшни, так что он с легкостью находил время и для работы, и для всего прочего.