Он вскочил из-за стола, голос дрогнул:

– Вы… видите, что у меня в доме?

– Разумеется, – заверил я. – А сейчас вы зря подошли к левому окну и смотрите из-за красивой такой темно-красной, как занавес в театре, шторы. Правда, это практично.

– Что…

– Кровь, – пояснил я любезным голосом, – будет на ней не так уж и заметна. Когда бьет пуля из тяжелой винтовки, брызги летят во все стороны на два с половиной метра.

Он отпрянул, дико посмотрел по сторонам.

– У вас окна с простым стеклом, – напомнил я, – хотя сейчас и пуленепробиваемые вовсе не пуленепробиваемые, мир таков… Новейшие стекла не рассыпаются осколками, это их плюс, но пуля все равно проходит и поражает цель. Разве что делает это аккуратно и красиво. Мир становится все гуманнее и кинематографичнее, вы не находите?

Он отодвинулся в глубь кабинета, затравленно посмотрел по сторонам.

– У вас что, там снайперы?

Я сказал так же мирно:

– Да бросьте о таких пустяках!.. Над вашим домиком на большой высоте сейчас висит дрон… Одной его ракеты достаточно, чтобы оставить на месте вашей хижины даже не груду развалин, а выжженное пятно, где даже тараканы не уцелеют. Так что о каких-то примитивных снайперах даже говорить не стоит. Сейчас с крупнокалиберными винтовками даже уличные хулиганы бегают…

– Мистер Икс…

– Это все старые технологии, – добавил я, – а сейчас мир такой, опасно-безопасный… Вы следите за моей утонченно-грубой мыслью?

– Стараюсь, – ответил он настороженно. – Вы говорите со мной… что это значит?

Я сказал со смешком:

– Что мы деловые люди и не злопамятные.

– Простите?

– Злопамятность, – пояснил я, – в делах мирового масштаба вообще противопоказана. За что в структурах помельче наказывают смертью немедленно, в более высоких сферах сперва рассматривают и другие возможности.

Он сказал торопливо:

– Я слушаю.

– Вы переходите под наше внешнее управление, – сообщил я будничным тоном. – Хотя можете продолжать свою деятельность… в прежних размерах, но если нам что-то понадобится, сделаете немедленно. На этот раз приказ будет исходить не от меня, а от структур выше, потому неповиновение… как и ненадлежащее исполнение будет караться немедленной выдиркой…

– Простите… выдиркой?

– Да, – ответил я. – Этот термин предложил однажды один из наших работников, хотя и по другому поводу. Этот значит, просто исчезнете из этого мира. И следы будут подчищены. Уверен, вы все поняли правильно.

Он ответил с заметным облегчением:

– Еще бы не понять. Да, принимаю ваши условия. Если мне будет оставлена прежняя деятельность…

– В полном объеме, – подтвердил я. – Мы не делим бизнес на легальный или преступный, как и вообще деятельность человека. С наших высот как-то не очень различимо, где людишки то и дело проводят границы, а потом сдвигают то вправо, то влево.

Я оборвал связь, потому что в ванной хлопнула дверь, вскоре Эсфирь появилась одетая, накрашенная, с уложенной прической и платком на плечах, который можно моментально набросить на голову, чтобы не оскорблять религиозные чувства местных блюстителей нравственности.

– Хорошо выглядишь, – сказал я, – классно даже… И сиськи есть… Даже две, знаешь?.. Правда, у коалы шесть, но зато у тебя крупнее… И вроде без шерсти. Хотя в шерсти было бы забавнее…

Она наморщила нос, знает, комплименты говорим в любом случае, даже если женщина как крокодил после схватки с северным тигром, но не сказать тоже нельзя, нынешний мир держится на условностях, которые все будут сметены наступающей сингулярностью.

– Пойдем, эстет.

– Да, – согласился я. – Сиськи – настоящая эстетика. А еще когда тема, как вон у тебя, раскрыта…

– Несерьезный ты, – сказала она с укором. – Я представляла ученых… несколько другими.

– Ситуация несерьезная, – объяснил я.

– Со стрельбой и погонями?

– Все, – подчеркнул я, – что не относится к науке, несерьезно.

Мы вышли из дома, Эсфирь еще в подъезде укрылась от нещадного солнца за огромными темными стеклами модных очков, а я потерпел несколько секунд, пока глаза адаптируются, это с каждым выходом на улицу занимает все больше времени.

Это побочный эффект от операции на моих генах, но теперь знаю, в каком месте что-то менять еще.

Я с крыльца обратил внимание на новенький «Опель Астра», признанный лучшим авто всего несколько лет тому, а сейчас смотрится чуть ли не старомодным, что еще какой показатель стремительного роста хай-тека, все-таки в автомобилестроении не так просто менять модели, как можно с айфонами.

– Этот? – спросил я.

Она кивнула.

– Правда, милый?

– Неплохая вещь, – сказал я с одобрением. – Краденая?

– Ну вот еще, – отрезала она. – Почему если еврейка, то краденое? Мне и подарить могли!

– Выпросила, – сказал я авторитетно, – лучше уж краденый.

– Почему лучше?

– Благороднее, – пояснил я. – Судя по фильмам, книгам и сериалам. Робингуды, корсары и прочие грабители все еще выше, чем инженеры и честные служащие, не так ли? Ты много фильмов видела о хороших инженерах? А вот о хороших киллерах их тьма, как будто киллеры могут быть хорошими.

Мы подошли к авто, я распахнул перед Эсфирью левую дверцу, а сам обошел спереди и сел рядом на правое сиденье.

Она посмотрела на меня с интересом.

– А мы какие?

– Мы честные служащие, – возразил я. – Вроде инженеров. Киллеры убивают ради денег, а мы – из высших целей гуманизма. При гуманном гуманизме убивать можно и нужно! Но гуманно. Раньше, убив врага, над ним читали молитву.

– А сейчас?

– Сейчас только с серьезным лицом, – пояснил я. – Ибо убивать в принципе нехорошо, но сейчас это важно и необходимо. Ибо гуманизм на марше.

Она покачала головой.

– Все равно я не выпрашивала.

– Ну да ладно, – сказал я великодушно, – краденому коню в зубы не смотрят. Как и в другие места. Покажи, на что эта штука способна!

Она ответила со вздохом:

– Нельзя. На мужчин, превышающих скорость, смотрят сквозь пальцы, а к женщинам как-то несправедливо…

– Мы вас оберегаем, – сообщил я лицемерно. – Хотя было бы за что?.. Только в арабских странах женщины еще как женщины, а в Европе и в Израиле уже одни злобные и наглые чудовища.

Она осторожно вывела авто со двора, по ее движениям понятно, что привыкает к габаритам новой машины. Конечно, взамен брошенной машины служба поддержки пригнала исправный и проверенный, чистый по всем документам, но Господь создал женщин более осторожными, и никакие законы о равноправии, принимаемые людьми, не в силах изменить генетические особенности женской натуры.