Объявляем все долги, сделанные в игре, недействительными, а все обязательства и обещания, сделанные ради игры, какими бы замаскированными они ни были, пустыми и недействительными, не влекущими никаких обязательств, гражданских или природных. Позволяем отцам, матерям, бабкам и дедам и опекунам возвращать себе все суммы, проигранные их детьми или несовершеннолетними, отымая их у тех, кто их выиграл».

Этот ордонанс был подтвержден постановлением парламента, выдержанным в том же духе.

Закон законом, но карточный долг продолжал считаться долгом чести, и гасконские юнцы, облачившиеся в голубые плащи мушкетеров, слали домой письма с просьбой выслать денег «на непредвиденные расходы» или отправлялись на Пре-о-Клер оплачивать свой долг кровью.

Кардинал Ришелье ввел налоги на карты и на игру вообще. Но тут и возникла дилемма: если игра – источник налоговых поступлений, то зачем ее запрещать? К тому же это было практически невозможно. В Париже по-прежнему играли не только в карты и кости, но и в «наперсток» (используя три небольших стаканчика). Ришелье позволял себе «перекинуться в картишки», а его протеже Джулио Мазарини, благосклонно принятый королем и поселившийся в королевском дворце, всегда был счастлив в игре. Однажды ему особенно «шла карта», и придворные сбежались целой толпой, чтобы поглазеть на гору золота, скопившуюся перед ним. Пришла даже Анна Австрийская. Мазарини поставил на кон все – и выиграл. Свой успех он приписал присутствию королевы и в благодарность подарил ей пятьдесят тысяч золотых экю, раздав остальное придворным дамам. Королева сначала отказывалась, но потом приняла подарок. Несколько дней спустя Мазарини выиграл еще большую сумму, чем роздал. С этого дня к нему стал благоволить не только король, но и весь двор, не говоря уже о королеве, которая много позже, овдовев, стала его тайной супругой.

В эпоху Людовика XIV и Людовика XV про запреты на игру вообще никто не вспоминал, поскольку оба монарха подолгу сиживали за столиками с зеленым сукном. Бывший фаворит Короля-Солнце граф де Лозен, выйдя из заточения в Пиньероле и получив разрешение жить в Париже, играл в карты целыми днями, причем очень счастливо, и сильно обогатился. Наскучив столицей Франции, он попросил разрешения у короля отправиться в Англию и продолжал играть уже в Лондоне.

Из спортивных игр дворяне практиковали игру в мяч (прообраз большого тенниса), кегли и бильярд. В каждом более-менее значимом французском городе обязательно имелся зал (а то и несколько залов) для игры в мяч, который в случае необходимости можно было переделать под театр для выступлений заезжей труппы.

В 1604 году в Англии вышла книга сэра Роберта Даллингтона «Впечатление о Франции». Англичанин был поражен повальным увлечением спортивными играми среди заморских соседей: его соотечественники считали их пустой тратой времени. «Французы рождаются с ракеткой в руке… Эта страна усеяна залами для игры в мяч, которых больше, чем церквей, а игроки многочисленнее, чем любители пива в Англии», – писал он. В самом деле, только в Париже в то время было не меньше тысячи восьмисот залов и открытых площадок для игры в мяч, между собой состязались представители четырех школ этой игры: голой рукой, рукой в перчатке, битой и ракеткой. В игре не было арбитра, счет вели зрители. Игрокам было строжайше запрещено гневаться и предписано менять сорочку после каждого сета. Если один из игроков был уже не в силах продолжать игру, ее останавливали. Победитель издавал насмешливый возглас в адрес соперника (scrogneugneu) и поворачивался к нему спиной.

В 1610 году игроки в мяч образовали свой цех, установив правила для изготовления мячей и ракеток и закрыв множество залов, где допускались нарушения: так, некоторые мошенники набивали мячи камнями, что могло обернуться трагедией – брат Монтеня погиб именно таким образом. Игра в мяч была игрой королей, но уже Людовик XIII установил определенные ограничения. К 1657 году в Париже оставалось сто четырнадцать залов для игры в мяч, а Людовик XIV, хоть и отдал дань традиции, выстроив зал при Версальском дворце, совершенно не интересовался этой игрой, которая при нем пришла в упадок.

Игра в кегли была распространена на юго-западе Франции – в Беарне, Ландах, Бигорре, так что есть все основания предположить, что королевские мушкетеры из числа местных уроженцев владели ее навыками. Эта игра требовала хорошего глазомера, ловкости и точности движений: на квадратном поле расставляли девять кеглей, и игрок должен был опрокидывать их в определенном порядке с помощью специального мяча.

Бильярд изначально был разновидностью крокета, и лишь в правление Людовика XI (вторая половина XV века) в него стали играть на столе, который делали из дуба. Поэтому правила игры тогда были несколько иными: шары нужно было пропускать через воротца. В XVII веке в бильярд можно было играть в некоторых залах для игры в мяч, получивших на то особое разрешение. Около 1630 года в Париже насчитывалось около ста пятидесяти таких залов. Большим любителем бильярда был кардинал Ришелье, который велел обучать этой игре молодых офицеров из Королевской академии. Выпускники академии должны были сдать особый экзамен на владение навыками бильярда, что давало право поступить в роту королевских мушкетеров. На бильярде играли не только офицеры, но и знатные дамы; Людовик XIII был мастером этой игры, а Людовик XIV увлекался ею с пятнадцати лет.

Выезжая на природу, аристократы играли в кольца, шары (род крокета) и волан (прообраз бадминтона). Среди салонных игр были распространены шашки, шахматы, реверси.

Один из биографов д'Артаньяна утверждает, что тот познакомился со своей будущей женой в одном из салонов Марэ, «которые усердно посещал». Честно говоря, в это верится с трудом. В посмертной описи имущества командира «серых мушкетеров» не упомянуто о том, чтобы в его доме была хоть одна книга, тогда как парижские салоны имели литературную направленность – как, например, знаменитый салон маркизы де Рамбуйе, где можно было встретить весь первый состав Французской академии, или литературно-научную – как салон Мадлены де Скюдери. Там обсуждали модные романы, устраивали поэтические турниры, соперничали в остроумии и оригинальности мысли. Это были аристократические клубы для узкого круга. Трудно представить себе бравого вояку в окружении «прециозниц» – «смешных жеманниц», высмеянных Мольером, а главное – их кавалеров, злоупотребляющих румянами, мушками и духами, в длинных париках, с экстравагантными перьями на шляпах, с воротниками до середины спины и в штанах с кружевными оборками в три рада. Впрочем, эти салоны были не единственными, а маркиза де Севинье в своих письмах упоминает о д'Артаньяне как о хорошем знакомом.

Светскими кружками заправляли дамы, кавалеры играли роль их поклонников и должны были развлекать хозяек (кормивших гостей ужином). Такие правила игры принимали не все. Маршал Жан де Гассион, прозванный Ришелье «Война», но вместе с тем довольно образованный человек (он владел испанским и немецким языками, а со шведским королем Густавом Адольфом разговаривал на латыни), говорил: не понимаю, как можно убить целый день на разговоры с женщиной. Но вот сын де Тревиля, тоже служивший в мушкетерах и раненный в сражении при Кандии (1669) в двадцать семь лет, не захотел связывать свою судьбу с воинской службой и решил посвятить себя литературе и искусству. Он, кстати, был очень образованным человеком, и вполне возможно, что салоны посещал. А Филипп Клод де Монбуасье-Бофор-Каниллак, капитан-лейтенант «черных мушкетеров» в 1729-1754 годах, слыл интеллектуалом и даже заявлял, что не будет принимать в свою роту мушкетеров без степени магистра искусств, намереваясь впоследствии всех их пристроить во Французскую академию.