Он почувствовал усмешку Кениха и наигранную веселость в его голосе.

— Но это был только сон, Ричард. Ты помнишь о чем он?

— Да, — кивнул Гаррисон. Он заправил рубашку в брюки и повернулся лицом к немцу. — Я ясно помню его. Я расскажу его тебе позже. Но прямо сейчас я хочу сказать тебе: это было нечто большее, чем просто еще один сон...

В январе была Австралия, страна, которую Гаррисон всегда хотел посетить. Однако Австралия не входила в число любимых мест Шредера, и это было странным для Кениха; они оба наслаждались ею вовсю.

В Сиднее Гаррисон купил большой “мерседес” и, так как не смог найти серебристую модель, приказал перекрасить его. Вилли Кених был восхищен. В середине февраля они продали автомобиль и вернулись в Англию. Там они провели неделю, навещая каждый день Сюзи в карантинном питомнике около Мидгеста, недалеко от нового суссекского дома Гаррисона.

К концу февраля слепой англичанин и его помощник-немец стали неразделимы. Теперь они во всех отношениях были друзьями; но несмотря на все протесты Гаррисона, он все еще был для Кениха “сэр”, при любом, оправдывающем себя, по мнению немца, случае. Их трехнедельный круиз по южной части Тихого океана был как раз таким случаем, когда идеальное соблюдение Кенихом субординации по отношению к его хозяину ни у кого не оставило и тени сомнения, что Гаррисон на самом деле — очень важная персона. В результате он стал постоянным гостем за столом капитана.

Круиз принес Гаррисону большую пользу (совершенно не связанную с пониманием его собственной важности) — он скоро начал предаваться корабельной романтике, о которой временами мечтал, когда служил капралом в Королевской Военной полиции. Бурные дни, романтические вечера и, заметим мимоходом, сладостные ночи.

Знания и опыт Гаррисона, благодаря его постоянно растущему умению пользоваться своим “зрительным приспособлением”, были уже такими, что ему потребовалось несколько дней, чтобы убедить даму в своей полной слепоте. Когда круиз закончился, романтика также подошла к концу. К тому времени они оба — он и эта девушка — знали, что так и должно было случиться. Они расстались наилучшими друзьями с обычными обещаниями не терять друг друга из вида, и оба отлично понимали, что сразу забудут все клятвы. К середине марта он даже не мог вспомнить ее фамилию.

Тогда же они вернулись в Англию. У Гаррисона развился острый интерес к финансовой стороне его дел, и скоро он стал выказывать такую выше всяких ожиданий проницательность, какую Шредер не мог и предположить в нем; и еще его заботило благоденствие Сюзи, хотя на этот счет Гаррисону не надо было беспокоиться. Любовь огромной черной суки, казалось, росла пропорционально времени его отсутствия, и, странно, его любовь также усиливалась.

Примерно в это время Гаррисона посетила новая идея. Что навело его на такую мысль, он никогда не мог бы сказать определенно, за исключением того, что, возможно, в своей слепоте он очень скучал по такому простому удовольствию, как водить машину. Может быть, тот случай, когда однажды Кених, ведя машину по северной окружной дороге, пристроился за большим, отчетливо различимым грузовиком и удивился замечанию своего хозяина, что если бы он сейчас прибавил газ, то без особого труда смог бы обогнать этот грузовик, несмотря на интенсивное движение. У Гаррисона чувство дороги — чувство скорости, направления и времени — выросло во всех отношениях, как бы компенсируя его слепоту. Кених даже заметил:

— Знаешь, Ричард, я уверен, что, если бы с твоей стороны был второй руль, ты мог бы совершенно спокойно вести машину сам!

Апрель застал эту пару в Париже (атмосфера этого города была особенно близка Гаррисону, напоминая ему острое благоухание). “Мерседес” в специальном лондонском гараже переделывали на двустороннее управление. Работа была еще не закончена, когда они в середине мая вернулись на четыре дня, но это их не расстроило. Разумеется, они приехали домой в основном, чтобы увидеться с Сюзи.

Затем, на Крите, в конце месяца, — еще одно странное событие.

Чтобы путешествовать по острову, они наняли маленький автомобиль. Кених хорошо знал Крит: несколько раз бывал здесь с Томасом Шредером. С точки зрения Гаррисона, обстановка была такой же, как и на Кипре, ему ничего больше и не надо было, как сидеть на террасе прибрежного кафе около моря и есть кебабы, запеченные в пресном тесте, запивая еду дешевым бренди.

Они остановились в Кастолеоне и в первый же день посетили Кносский дворец. С Гаррисона было достаточно туризма. Он настаивал, что на Крите он не турист и больше не может выносить монотонно бубнящих гидов и толпы экскурсантов. К тому же, хотя он ни разу в жизни не был на острове, он довольно много читал об этом месте, поэтому для него здесь оказалось мало нового и странного. Возможно, это было следствием лет, проведенных на Кипре, а может чего-то совершенно другого. Как бы то ни было он чувствовал, что в дальнейшем будет лучше просто ехать на машине, избегая все местные достопримечательности, и останавливаться в лежащих в стороне от дороги городках и деревнях, которые большинство туристов обычно обходят стороной.

В полдень третьего дня, когда они в молчании ели темные оливки и пили узо в маленьком ресторанчике с северной стороны у подножья горы Иды, Кених вдруг заговорил.

— У Томаса здесь есть очень хороший Друг. Или был, о, уже десять лет назад! Странно, но я не чувствую, что прошло десять лет с тех пор, как я в последний раз был здесь, — он пожал плечами. — Может быть, он уже умер. Он и тогда был старым.

Гаррисон поднял глаза и, казалось, разглядывал его через свои отражающие, иногда загадочные, линзы.

— О, нет, я так не думаю. Почему бы нам просто не поехать в Ретимнон? — конечно, он не видел выражения лица Кениха, когда произносил эти слова, но определил нечто вроде удивления в его голосе:

— Да, Ретимнон. В заливе Армирас. Но, Ричард, как ты узнал об этом? Гаррисон нахмурился.

— Ничего таинственного, — ответил он, на мгновение заколебавшись. — Должно быть, Томас упоминал его при мне...

— Я не могу поверить этому, Ричард, — медленно произнес Кених.

— Но я уверен в этом! — Гаррисон ответил слишком быстро. — Герхард Кельтнер. Да, определенно.

Кених взял его за локоть и сильно сжал. Его голос был холодным и очень тихим.

— Осторожно, Ричард! Да, ты прав, его имя Кельтнер. Это имя, которое верно или искаженно значится в самых первых строчках розыскных за нацистами во всем мире! Если нам придется встретиться с ним, это может быть совершенно другой человек.

Гаррисон ударил себя по лбу, осознавая внезапную головную боль. Складки неуверенности пробороздили его лоб.

— Да.., конечно, — запинаясь, произнес он. — Никое Караламбоу... — и по мере увеличения головной боли он чувствовал увеличивающееся изумление другого.

— Ричард, — прошептал Кених, — невозможно, чтобы Томас упомянул оба имени этого человека.., одному и тому же липу. Я...

— Моя память действительно... — перебил его Гаррисон, на мгновение задохнувшись и сжимая виски, прежде чем продолжить, — ., удивляет, да?