В кабинет осторожно, словно боясь побеспокоить больного, вошли Колосков, одетый в обыкновенный, без всяких штучек-дрючек костюм, и худой волк Геннадий Коршунов. Процессию завершала Алла, молчаливая, как уставший призрак, с блокнотом и карандашом в руках — помимо всех прочих достоинств, она еще и стенографировала.

Беседин уже не походил ни на доброго дядюшку, похохатывавшего на банкете, ни на отрешенного от служебных дел любовника, ни на другие маски, которые он менял с величайшим умением, — теперь он был в главной роли: начальник, голова, мастер.

Докладывал Коршунов, волчьи глаза поблескивали, словно предвкушая удушение ягненка:

— На сегодняшний день Осман (кличка посла) имеет контакты с тремя нашими агентами и тремя агентессами, их ввод в разработку не вызвал у него никаких подозрений, более того, по данным подслушивания, он считает, что Анкара склонна серьезно преувеличивать роль КГБ.

— Ну и умница! — заметил Беседин. — А как он по части клубнички?

Мужчины одобрительно хохотнули, а Алла сдержанно улыбнулась, вспомнив татуировку на животе шефа, не дававшую ей покоя: точно такая имелась и у ее собственного мужа, причем и тот, и другой уклонялись от разъяснений, это раздражало, и вообще ей нравился лейтенант Пурник из хозяйственного управления.

— Псих, как и все турки, — категорически заметил Коршунов, набивший руку на южных соседях. — При виде женщины у него уже сперма в глазах. Однако он сдерживает себя, понимая, что мы можем подсунуть ему свою девку. Агентура продолжает собирать информацию о его политических настроениях.

— Интересно, какую политическую информацию могут собрать ваши б. ди? — прервал его Беседин. — Ведь они даже газет не читают и считают, что Турция — в Аргентине.

— Кесарю кесарево, Григорий Петрович. — оскалился своей волчьей улыбкой Коршунов. — У них свои задачи.

Что верно, то верно, каждый должен тянуть свой воз. Как там воз Колоскова — Шахназ? Особого прогресса пока не наблюдалось, хотя в принципе согласилась покататься на яхте, правда с подругой.

— Восток есть Восток! — заметил Колосков.

— Очень удобно! — зло сощурился Беседин. — Восток есть Восток — и точка! И работать ни хера не надо! А я вам скажу другое: человек есть человек во всем мире. Везде любят, везде изменяют, везде жадничают. и хватит вам прикрываться национальными особенностями! Работать надо! Уконтрапупить — и точка!

Приняли как указание, хотя и не неожиданное, встали, стараясь не греметь стульями, осторожно вышли.

Алла задержалась и выжидающе смотрела на шефа, прижав к груди блокнот, словно голову возлюбленного: тонкая женская душа чувствовала настроение и оказалась права: Григорий Петрович запер дверь и увел секретаря-машинистку в комнату отдыха.

Живем в спешке, думал он, живем словно коты, правда, им легче, их не гложет мысль, что именно в эти четверть часа позвонит сам председатель КГБ. Почему никто не подходит? Где Гриша?! Куда исчезла правая рука? Он прислушивался к прямому телефону, это отвлекало и мешало счастью.

Прогулочный катер летел по Москве-реке, играя фейерверком брызг на хвосте.

Идиллические берега с сосновыми лесами, уютные поляны, бабочки над ромашками, государственные заборы. Как хорошо в стране советской жить и как она широка, родная!

Дмитрий Колосков и богатырь Марат, овевавший кудрями послицу в мастерской, соединяли воедино красоту и интеллект. Дмитрий упирал на последнее, рассказывая о глубине реки и ее исторических истоках, Марат работал с шампанским, между прочим, пропуская для души водочки.

— Шахназ, если вы не выпьете, я обижусь! Ну как вам не стыдно! Вы не хотите выпить за нашу дружбу?

Не пили проклятые мусульманки, прикрывались Кораном. Восток суров, хотя и не до фанатизма: Шахназ позволяла Колоскову целовать ей руки, а тот страдал и готов был утопиться.

— Как вы красивы! — шептал он, вспоминая почему-то бритую лысину Беседина. — Я погибну от вашей красоты! Вам не холодно? Может быть, спустимся в каюту?

— Что вы, Дмитрий! Разве здесь плохо? — отбивалась Шахназ, которой Колосков весьма нравился.

Уже надравшийся Марат держал жену военного атташе в объятиях, ему казалось, что они уже в соитии, штаны его неприлично оттопыривались, и он блаженно покачивался. Оставалось финализировать дело в каюте, он поднял ее на руки, покачнулся и рухнул за борт в набежавшую волну. Слава богу, вместе с турчанкой, просто известная песня о драме Стеньки Разина.

Крики, спасательные круги, любопытные рожи на берегу.

Конфуз.

Генералу Беседину решили не докладывать, обошли вопрос, мол, старались, но ничего не вышло…

Новая радость: подписание советско-турецкого культурного соглашения, в том числе и о поездках в Турцию классика советской литературы и гордости театра.

Посол двинулся в министерство культуры, там за круглым столом в гостиной восседали заместитель министра Растегин, говоривший искренне и долго (всегда так!), переводчица Оксана — умеренная толстушка, большие влажные глаза, выдающиеся бюст и зад, изобилие волос, ниспадавших на первое и даже чуть-чуть на второе, — сжигавшая посла горячими бедром и дыханием, и Римма Ивановская (супруг уже вылетел в Стамбул), которая уже мысленно набрасывала доносик об аморальном поведении переводчицы.

Затем — скромный фуршет, старания Оксаны не прошли даром, и посол вызвался прокатить ее по столице и доставить домой, что он и сделал. По дороге заскочили в «Националь», там джигит блеснул мошной, но переборщил со спиртным, Оксана вначале истерически хохотала, хватая посла за руки, но разом стихла и запросилась домой, что было радостно воспринято, как приглашение на счастье.

Но в машине совсем сдала, впала в транс — такого и в страшном сне не увидать. Отвратительная, пьяная баба.

Он высадил Оксану у ее подъезда и тут же умчался подальше от ласк.

— Вот б.! — неистовстовал Колосков в квартире этажом выше Оксаны, где уже была установлена техника для съемки, — просто какой-то рок невезения! и все пьянки, не страна, а корабль алкашей! Понятно, что Марат набрался — он вообще не просыхает, — но эта. ведь закончила Институт востоковедения. аспирантуру, елки-палки! Алкашка!

Опасаясь очередного всплеска гнева Беседина, Дмитрий представил все дело в спокойных тонах: мол, посол торопился по делам службы, не успевал и потому вынужден был отказаться от тесного общения с агентессой.

И прошел бы у него этот номер без всякого труда, если бы не горячая восточная душа, которая полыхала и искала выход из тупика, бесновалась и толкала на подвиги. Отделавшись от Оксаны, распаленный посол приказал водителю держать путь к престижному и широко известному «дому на набережной», что рядом с кинотеатром «Ударник».

Римма Ивановская уже завершила агентурное донесение о вызывающем поведении переводчицы Оксаны, несовместимом с моральным обликом советского человека, и размышляла, каким образом донести его до органов: лично или через супруга.