И тут. о боже!

Нет, не призраки наружки, не полицейские с наручниками, не фоторепортеры!

О, живот, будь ты трижды проклят! И это при полном отказе от завтрака! Чертов живот, прогнивший желудок! Переламываюсь от боли, но не настолько, чтобы стукнуться головой о землю, вижу вдали стальную тумбу туалета, лечу туда! о, радость! она свободна! Дрожащей рукой, уже скорчившись, бросаю в щелку два франка, дверь открывается, медленно ползет обратно, но не доходит до конца. сейчас не до нюансов, я прыгаю на унитаз, по лбу катится пот, капли падают на хорошо отмытый пол. дверь так и не закрылась, дама в мексиканской широкополой шляпе с интересом смотрит на меня через широкую щель, какой-то вертлявый мсье застыл рядом, тоже, видимо, душа горит.

Натягиваю брюки, отвернувшись от щели, и вдруг у клозета появляется Мэри, она дрожит от нетерпения, расталкивает людей, протискивается через щель ко мне и начинает бурно и громко писать. О, боже! Что случилось? Я пытаюсь вылезти из щели, рву дверь на себя, но не пролезаю. Вдруг чувствую удар двумя ногами по заднице — это Мэри исхитряется мне помочь. Лечу прямо в траву. Однако пикантная ситуация. Просто сцена у фонтана. Лежу, и тут выходит Мэри. Я вскакиваю и подхожу к ней.

— Здравствуйте, не будем терять время и сразу пройдем в ресторан. Если у вас с собою секретные документы, то передадите их после встречи (правило разведки: документы до конца встречи должны быть в руках их обладателя — вдруг внезапный налет?). Надеюсь, что вы проверялись и не привели с собою слежки. — говорю быстро, стараясь вложить побольше смысла в свои фразы (хотя ситуация идиотская, и от Мэри попахивает совсем не Диором — бедняжка настрадалась).

Чем больше говорю, тем выше поднимаются брови Мэри, тем больше растерянности во всем ее облике. Вдруг она странно дергает головой и быстренько отходит от меня, каблучки, как лошадиные копыта, цокают по асфальту, Мэри уходит от меня, я бросаюсь за нею, но она отмахивается и говорит: «нет! нет!»

И тут опять подлетает такси и мигом уносит ее к низким домишкам с красными черепичными крышами.

Что случилось? Может, она увидела наружку?

И вдруг игла пронзает мне голову: я забыл обратиться к ней по паролю! Идиот, тебе не в разведке работать, а говновозом! Как же я забыл? Что делать? Где ее искать?

Депрессия наваливается на меня, хочется броситься вниз с башни или купить канат, смазать его салом, обвить вокруг горла, привязать к трубе, а дальше — тишина.

В метро привязываются два пьяных клошара, оба в мятых фетровых шляпах и джинсах, каждый держит в руках по бутылке дешевого вина, оба прихлебывают из горлышка, что отвратительно (как будто никогда сам не хлебал!), и вымогают деньги. Аргументация проста до безумия: у меня есть деньги, у них — нет, а им тоже хочется пить, любить и прочее, так что если я добрый человек, то я просто обязан поделиться своим богатством. Оба жестикулируют и не пускают меня к подошедшему поезду метро, один уже ухватил меня за пиджак. я вырываюсь и впрыгиваю в вагон, они грозят мне кулаками и хохочут.

И тут я соображаю: так это наружка! я все время был под слежкой, они пытались проверить мою реакцию, возможно, в отеле меня арестуют!

Спокойно, мон женераль, и еще раз спокойно. Не арестуют, для этого нужны веские основания. А вот выслать с позором — это они, гады, вполне могут. Ну и что? Неужели за это меня выгонят из КГБ? Ну и фиг с ним! Пойду по миру нищим! Стану поэтом. Я умен, я талантлив. Уйду и буду бросать на ветер свое сердце.

В отеле пожилой консьерж важно сообщает, что мне звонил некий Гастон. Сообщение вызывает трепет: это условный вызов на экстренную встречу с сотрудником парижской резидентуры, об этом мы договорились в Москве на случай форс-мажорных обстоятельств. Через час я уже около ворот Сен-Дени, там я пожимаю руку надменному типу, одетому, словно на прием к президенту, один его хлыщеватый вид вызывает у меня отвращение, я прекрасно знаю эту породу, которая десятилетиями протирает зады в посольствах и международных организациях, давно забыв об оперативной работе. И копят, и экономят, питаясь кошачьими консервами, и строят шикарные дачи под Москвой, и получают роскошные квартиры для себя и для своих чад и домочадцев.

Холодно прозвучал, словно звякнул, пароль, наши симпатии взаимны, чувствую это всей своей чекистской шкурой.

— Пришла шифровка из Москвы. Вам приказано срочно вылетать домой. Поездка вашего человека в Париж отпала по не зависящим от него обстоятельствам.

Замираю от удивления, превращаюсь в соляной столб: не инопланетянка ли спустилась с небес, приняв обличье Мэри? А может, все проще: спецслужбы ее раскололи и вместо Мэри прислали специально подобранную бабищу, придав ей сходство с оригиналом? Но почему она тогда убежала от меня? Кто же выходил на Анжуйскую набережную? С кем я был в клозете? Может, это какое-то совпадение? Дьявольская игра случайностей? Почему незнакомка согласилась на рандеву со мной у «Проворного кролика»? Может, я просто ей понравился?

…Мы уже прощаемся с Парижем, луковый суп, знаменитые бараньи котлетки на косточках, плавающие в винном соусе. Сегодня только виски, только скотч; бурбон и прочую американскую гадость мы, русские шпионы, не пьем.

Татьяна нашла себя в самом неподдельном шампанском надежной марки «Вдова Клико», она счастлива, она на вершине блаженства, а я разрываюсь от неразрешимой загадки бытия: что это была за баба?! О, Мэри, еще скотча, можно и полбутылки, чтобы не мараться.

Ослепительные парижские сумерки принимают нас в свои объятия, летят, разрывая воздух, дьяволы-автомашины, все рябит, моргает, мы тонем в огнях. Татьяна держит меня под руку, мы оба веселы, как дети. Я вижу наглого маршала Нея на постаменте, он смотрит свысока, словно он действительно принц Московии, а я — его крепостной, которого он ежедневно посылает на встречи с агентурой. Пытаюсь забраться на него и прилепить к его роже кусочек булки, прихваченной из ресторана (не пропадать же, коли уплачено?), предварительно жую ее и поливаю слюной, чтобы мякина обрела необходимую клейкость.

Лезу вверх по маршалу Нею, Татьяна пытается стащить меня, и какие-то расплывчатые галлы с любопытством наблюдают за этой сценой.

Сука Ней, как ты смел пойти походом на Россию? Недотепа ты и придурок, разве ты не слышал о наших морозах? Разве тебе невдомек непобедимость русской армии и тайной полиции? Вот и прокакал всю войну, дуралей!

Наконец приклеил прямо к глупому носу, ура!

Призрачные галлы радостно аплодируют.

Татьяна оттягивает меня от униженного маршала.

— Что с тобой, милый? — спрашивает она. — Что-нибудь случилось? У тебя на глазах слезы, я таким тебя никогда не видела. Милый, перестань плакать!

Мы медленно и грустно идем к Сене.

— Мне хочется сжечь Париж! — говорю я.

И он горит, и манит сумасшедшими мятущимися огнями, и уходят и боль, и обида, уходит все.