Я огляделся, но темноволосой белокожей рабыни, которая только что прислуживала за соседним столиком, уже не было.

Я постепенно пьянел и раздражался. По моим подсчетам белокурую дикарку уже давно должны были забрать.

Я посмотрел на прикрытую абой фигурку у стены. Под грязной тряпкой угадывались очертания великолепного тела. До чего все-таки хорошенькие попадаются рабыни.

Неожиданно я взревел от ярости, отшвырнул стоящий передо мной стол и подскочил к укрытой абой девушке. Резким движением я сорвал с нее изодранное покрывало.

— Господин! — испуганно завизжала лежащая под ним девушка. Это была не белокурая дикарка, а белокожая темноволосая рабыня в шелковой накидке.

Я ухватил ее за волосы и рывком поставил на колени.

— Где девушка, которая была здесь раньше? Где, я спрашиваю?

— Что здесь происходит? — раздался голос владельца таверны. Оказывается, он уже давно был здесь, просто помогал разливать пагу за стойкой. Музыканты прекратили играть, танцовщица растерянно остановилась.

— Где девушка, которая находилась под этой абой? — спросил я. — Где?

— Чья это была рабыня? — строго спросил хозяин. — Еще раз спрашиваю, чья была рабыня?

— Ее привел Кунгуни, — сказала одна из темнокожих невольниц. — Вас в это время не было.

— Я запретил пускать в таверну этого типа! — взорвался хозяин.

— Вас не было, а мы побоялись не пускать свободного человека, — испуганно пролепетала рабыня.

— А ты где был? — накинулся хозяин на повара.

— На кухне, естественно. Я и не знал, что Кунгуни кого-то сюда привел.

От злости я не находил себе места.

— Кто видел, как она ушла? С кем ее видели последний раз? — раздраженно спросил я. Мужчины переглянулись.

— Как ты оказалась под абой? — спросил я девушку.

— Какой-то мужчина подошел ко мне сзади и приказал лечь на пол. Я его не видела, ибо он запретил мне поворачиваться.

— Лжешь! — крикнул я.

— Сжалься надо мной, господин! — пролепетала невольница. — Я всего лишь рабыня.

Помощник повара, стоящий ко мне ближе остальных, не отрываясь смотрел на меня. Взгляд его показался мне странным. Потом он испуганно отшатнулся, что было еще непонятнее. Я ничем ему не угрожал.

— Серебряный тарск тому, кто поможет разыскать девчонку, — произнес я.

Темнокожие рабыни переглянулись.

— Это же обыкновенная рабочая рабыня, — с удивлением произнесла чернокожая танцовщица.

— Серебряный тарск, — отчетливо повторил я, — тому, кто поможет ее найти!

Она не могла далеко уйти. Надо ловить ее на улицах.

— Посмотрите на его глаза, — пробормотал помощник повара, делая еще один шаг назад.

Неожиданно танцовщица прижала ладони к лицу и завизжала:

— Это чума! Посмотрите на него! Это чума! Помощник повара бросился к выходу.

— Чума! Чума! — в ужасе кричали люди, сбивая друг друга с ног. В дверях образовалась свалка. Вскоре я остался один среди перевернутых столов и разбитой посуды. На полу чернели лужицы паги. В таверне наступила тишина. Только с улицы доносились крики:

— Вызвать стражу! Убить его!

Я подошел к зеркалу и медленно провел языком по губам. Губы были сухие. Белки глаз пожелтели. Я закатал рукав туники и увидел на предплечье черные волдыри. Некоторые уже прорвались, из них сочилась липкая жидкость.

— Господин! — заплакала Саси.

— Не бойся! — сказал я. — Я не болен. Но нам надо срочно отсюда уходить.

— Твое лицо! — воскликнула она. — На нем шрамы!

— Пройдет, — проворчал я и снял с нее наручники. — Я боюсь, что меня могли выследить. Нам надо перебираться в другое место.

Я выбрался из таверны через заднюю дверь. Оказавшись на улице, тут же забрался на крышу низенького строения, откуда перебрался на более высокую крышу. Так, по крышам, я и ушел от злополучной таверны. Потом я спрыгнул на землю, закутался в абу Кунгуни и быстро зашагал в сторону дома. Со всех сторон доносились удары в рельс и крики «Чума! Чума!».

— Ты не болен, господин? — спросила рабыня.

— Думаю, нет, — ответил я.

Я знал, что не был в чумных районах. Базийская чума, насколько мне известно, выжгла сама себя несколько лет назад. В течение многих месяцев не было отмечено ни единого случая заболевания. Самое же главное, я не чувствовал себя больным. После выпитой паги я немного опьянел и разогрелся, но жара не было, это точно. Сердцебиение, пульс, потоотделение — все в норме, я даже не задыхался. Не было ни тошноты, ни головокружения, ни нарушений зрения. Единственными тревожными симптомами был зуд в глазах и на коже. Мне хотелось разодрать себя ногтями.

— Ты кузнец или кожевник? — спросила вдруг рабыня.

— Сейчас не время выяснять детали, — отрезал я, затягивая шнуровку на морской сумке.

— Разве плохо, что девушка хочет знать касту своего хозяина? — спросила она.

— Нам пора, — строго сказал я.

— А может, ты купец? — хитро прищурилась рабыня.

— А может, я тебя выпорю? — вопросом на вопрос ответил я.

— Не надо, господин.

— Тогда пошевеливайся!

— Сейчас у тебя все равно нет времени меня пороть, правда?

— К сожалению, нет.

— Может, ты из касты земледельцев?

— Я обязательно выпорю тебя позже, — пообещал я.

— В этом нет необходимости, — отвечала рабыня. — Я буду молчать.

— Удивительная прозорливость, — заметил я. — Хватит болтать — и послушай, что произошло. Они решили, будто у меня чума. Если нас поймают, тебя истребят первую.

— Давай поторопимся! — нервно произнесла рабыня. Мы вышли из дома.

— У тебя сильные руки, — сказала она. — Это от работы с глиной?

— Нет, — процедил я.

— А я думала, от глины.

— Прикуси язык, — рявкнул я.

— Хорошо, господин.

Слепой поднял на меня невидящие белые глаза. Потом вытянул в мою сторону черную, похожую на лапу птицы руку. Я положил на его ладонь долю тарска.

— Ты Кипофу? — спросил я.

Нищий молчал. Я положил еще одну монетку, и нищий спрятал их в карман. Он сидел, скрестив ноги, на плоском прямоугольном камне высотой около фута у западного края площади Утикуфу, или площади Славы. Камень был его этемом, местом для сидения. Передо мной был убар нищих Шенди.