как-то, братцы, с африканцем,

А он, представьте, мне и говорит:

В России, дескать, холодно купаться,

Поэтому здесь неприглядный вид.

Зато, говорю, мы делаем ракеты

И перекрыли Енисей,

А также в области балета

Мы впереди, говорю, планеты всей,

Мы впереди планеты всей!

Потом мы с ним ударили по триста,

Он, представьте, мне и говорит:

В российских селах не танцуют твиста,

Поэтому здесь неприглядный вид.

Зато, говорю, мы делаем ракеты

И перекрыли Енисей,

А также в области балета

Мы впереди, говорю, планеты всей,

Мы впереди планеты всей!

Потом залили это все шампанским.

Он говорит: вообще ты кто таков?

Я, говорит, наследник африканский.

Я, говорю, технолог Петухов.

Вот я, говорю, и делаю ракеты,

Перекрываю Енисей,

А также в области балета

Я впереди, говорю, планеты всей,

Я впереди планеты всей!

Проникся, говорит он, лучшим чувством,

Открой, говорит, весь главный ваш секрет!

Пожалуйста, говорю, советское искусство

В наш век, говорю, сильнее всех ракет.

Но все ж, говорю, мы делаем ракеты

И перекрыли Енисей,

А также в области балета

Мы впереди, говорю, планеты всей

Мы впереди планеты всей.

1964

Над киностудией свирепствует зима

Над киностудией свирепствует зима:

Стоят фанерные орудия в снегу,

Поземка ломится в картонные дома,

Растут сугробы на фальшивом берегу.

В ночном буфете пьют актеры теплый чай,

Устав от света, как от жизни старики.

По павильонам постановщики стучат

И строят лестницы, дворцы, материки.

И лишь пожарник в новых валенках — топ-топ,

Ночной патруль, суровый взгляд из-под руки —

Не загорелись бы, не вспыхнули бы чтоб

Все эти лестницы, дворцы, материки,

Не провалился бы к чертям весь этот мир,

И сто дредноутов не сели бы на мель.

Не спи, пожарник! Ты хозяин всех квартир

И добрый гений свежекрашеных земель.

Но ты ведь слышишь, часовые-то — топ-топ,

Наган у пояса, ах если б лишь наган!

Но ты ведь видишь, как ракетам прямо в лоб

Ревут и хлещут озверевшие снега.

Ракеты с берега, ракеты с корабля —

По тихим улицам, по сонным площадям…

И нет пожарника, и брошена земля,

Лишь два полковника за шашками сидят.

1966

О, великое искусство киносъемки!

О, великое искусство киносъемки!

О, рекламных объявлений суета!

Вот написано по центру, не в сторонке:

В главных ролях, мол, снимались тот и та.

Тот и та, у них то свадьбы, то разводы,

Тот и та, у них «фольксваген» дорогой,

Их приветствуют арабские народы

И развратом потрясает их Стокгольм.

Тот и та — у них не вьюжит и не каплет,

Шумный дом, гостеприимство до зари.

И известный всей стране товарищ Каплер

Про артистов с теплотою говорил.

Так уходит жизнь на встречи, вечеринки,

На выслушиванье всякой чепухи,

На интрижки, на рубашки, на ботинки

И другие невеселые грехи.

Ну а роли, где ж, ребята, ваши роли?

Где ж такие, чтоб не плакать не могли?

Мелковато, суетливо — и не боле,

Слабой тенью по экранам вы прошли.

И замечено одним, потом другими,

Что не та как будто стала та чета.

Тот не тот — осталось имя, только имя,

Да и та уже, пожалуй что, не та.

Что ж, видать, не получилось жизни с лёта,

Слава юбкой покрутила и ушла.

Так на списанные веком самолеты

Надвигается бульдозера скала.

Нет, не надо, наши крылья не обмякли!

Нас по-прежнему волнует высота.

Старый конь не портит борозду, не так ли?

Нам летать еще, родимые, летать.

Но в бульдозере сомнений ни на йоту,

Он, рожденный ползать, знает это сам,

И хрустят, поднявши крылья, самолеты,

Будто руки воздымая к небесам.

А потом уж тишина, и стихли споры —

Старых фильмов пожелтевшая трава…

Ой, ребята, не ходите вы в актеры —

Это правда, дорогие, не для вас.

Вам бы слушать на полянах птичий гомон,

Вам во льдах водить усталые суда.

Что кино? Оно найдет себе другого.

Ну а мать? А мать сыночка никогда.

1973

Маркшейдер мне сказал

Маркшейдер мне сказал: «Ты лучше ляг.

Пойди в тенек, пока спадет погода».

Здесь даже с небом сходится земля,

Как челюсти огромных сковородок.

Здесь нету ни дождей, ни облаков,

Здесь не было всемирного потопа.

Восточная Европа далеко —

На западе Восточная Европа.

Бульдозера вгрызаются в песок,

Он строится, как будто бы в сугробы.

Ах, лучше пулю дайте мне в висок,

Но землю я хочу увидеть, чтобы:

Тропиночка сверкает под ногой,

На варежку снижаются снежинки…

Маркшейдер говорит: «Слышь, дорогой,

Я пить тебе принес. Да не спеши ты!»

Лежу я под машиной и дышу,

И что-то совершается такое,

О чем я доложить не доложу,

Но что пропахло потом и тоскою,

Чего, как муху, не смахнешь с лица,

Что зябнет в сердце, как аккорд гитарный…

Маркшейдер говорит: «Держись, пацан,

Щас вертолет прибудет санитарный».

Прощайте, неумытая братва,

Пустыня — море. Встретимся на суше!

Газопровод наш Бухара — Москва

Пылает в перегретых наших душах.

Гремят, как невозможные басы,

Пропеллеров оранжевые пятна.

Восточная Европа, я твой сын!

Возьми меня, пожалуйста, обратно!

1971

Дмитрию