Некоторое разнообразие в его жизнь вносит лишь странный случай. Как-то, вернувшись с прогулки по побережью раньше обычного, Элл обнаруживает своего слугу за чтением экспедиционных заметок. Подростка звать Типпо, ему одиннадцать лет, в его обязанности входит уборка дома и приготовление нехитрой еды. Он так увлечен своим занятием, что не слышит шагов хозяина. Элл поражен: мальчик из бедной рыбацкой семьи умеет читать! Кто его научил? Выясняется, что Типпо освоил грамоту сам: рассматривая картинки с подписями, соотносил загадочные значки с изображениями над ними. Тут же по требованию Элла он, хоть и с запинками, но вполне уверенно воспроизводит вслух довольно замысловатый текст. У мальчика явный талант. Оказывается, он уже прочел половину книг из библиотеки Элла, а заметки об экспедиции в Москву знает чуть ли не наизусть. У Элла появляется заинтересованный ученик. Теперь, вечерами, когда дела по хозяйству завершены, Элл понемногу занимается с ним: рассказывает об устройстве мира, делится воспоминаниями о своих странствиях, отвечает на многочисленные вопросы, советует, какие книги еще нужно прочесть. У Типпо горят глаза. Он впитывает знания, как пересохший дерн – воду. Даже сам Элл в разговорах с ним слегка оживает. В нем начинает брезжить надежда: может быть, это все не напрасно? Может быть, наступят дни, когда по его пути пойдут и другие?

Однако продолжается это недолго. Уже в начале весны к Эллу является отец Типпо, морщинистый, рано состарившийся рыбак, и объясняет, что мальчику пора выходить в море. Не может же он всю жизнь быть прислугой. Ему надо освоить серьезную мужскую профессию, чтобы он мог содержать семью. Элл – в панике. Он понимает, что если Типпо отдать, то искра, разгорающаяся в нем сейчас, безнадежно погаснет. Вместо исследователя, путешественника, ученого вырастет еще один нищий рыбак. Начинается упорный, изматывающий торг. Отец Типпо по обыкновению местных ловщиков рыбы хитрит и мнется, боясь, что его обманут. Разговаривать с ним очень трудно. Но наконец соглашение, устраивающее обоих, все же достигнуто. Из рук в руки переходят серебряные монеты. Через неделю (Элл торопится, чтобы семья Типпо не передумала) мальчик поднимается на борт первого торгового судна, следующего в Ангулаг. Указ о «возвышении каст» никто не отменял, школа для детей из народа в столице по-прежнему существует, гаун Фаранг все так же является ее бессменным директором, и в кармане куртки у Типпо, завернутое в чистую ткань, лежит письмо Элла с настоятельной просьбой принять талантливого ученика. Прощание получается скомканным. Типпо, конечно, волнуется, впервые покидая родной поселок, но мыслями он уже там – в громадном городе, среди шума и блеска столицы, в стенах лабораторий и библиотек, из окон которых распахиваются бескрайние дали. Элл узнает в нем себя, и у него от сладкой боли сжимается сердце.

И вновь зыбь времени смыкается над Рабануи. Год проскальзывает за годом. Осенние штормы, весенние ливни сменяются летним спокойствием. Жизнь здесь не нарушает даже вторжение артактидов. Грозный флот с далекого Южного материка внезапно подходит к берегам Океании. Боевые каноэ не могут противостоять извергающим длинный огонь мощным палубным кораблям, бронзовые мечи бессильны против мечей, сделанных из таинственного металла зализо. Пылает Королевская гавань, дымится Дворец, выплескивая из окон жар черных клубов, бросается с верхней террасы на острые камни Великий тханг Рамулаг. Океания повержена и разорена, обращены в развалины ее пышные города, дороги зарастают травой, тысячи людей скитаются по стране в поисках пропитания. По слухам, убит старый друг Кикко, типография его сгорела. Исчезло множество друзей и приятелей Элла, сведения о них противоречивы. Неизвестно, что с Типпо: писем от него нет, да и некому доставлять их на отдаленный остров. Впрочем, на Рабануи все остается по-прежнему. Правда, высаживается и туда взвод артактидских солдат, но увидев, что взять с нищих рыбаков нечего, быстро уходит. Командир лишь приказывает разобрать стоящий на площади зиккурат и возвести из этих камней столп в честь Великого Артактана…

Мы не знаем, как завершилась жизнь Элла Карао. Сумрак Разоренных десятилетий плотно сгустился над Океанией. Лишь недавно при разборке древних развалин были найдены фрагменты его дневника и, благодаря трудам гауна Планга, приведены в порядок и напечатаны.

Тогда же восьмидесятилетний гаун Планг, гордящийся тем, что происходит из рода потомственных гаунов Типпо, поставил перед Академией исследований вопрос об организации экспедиции на край Океана.

Больше о судьбе Элла Карао мы ничего не знаем.

И вряд ли узнаем что-то еще.

Зато мы знаем теперь, что волны, накатывающиеся на берег, смывают не все, что фантастический миф действительно может превратиться в реальность, что за линией непостижимого горизонта тоже существует земля, и, вероятно, когда-нибудь нам удастся ступить на нее.

Вот что мы знаем теперь.

Когда смотришь издалека, то кажется, что ничего невозможного нет.

Ася Д., средняя школа, десятый класс.

В младших классах у меня была кличка Оса. Мембрана однажды сказала, что если меня задеть, то могу и ужалить. Не знаю, как-то не замечала. Мне вообще не нравится жалить людей. Хотя вот сейчас действительно захотелось вонзить в кого-нибудь ядовитое жало. Так вдруг все кувыркнулось: в глазах плывет. Короче, в последний день августа Оптимум выдал обычный итог, и там, помимо текучки, было про нас с Артемом. Генетическая совместимость – семьдесят два процента (это нормально), сексуальная совместимость – восемьдесят один процент (ого-го!), психологическая совместимость – сорок девять процентов (ну – предположим) и социальная совместимость – тридцать один процент.

Вот тут меня и ударило. Тридцать один процент социалки – это же полная несовместимость! Так, во всяком случае, указывают таблицы. А если еще учесть и низкое психологическое соответствие (сорок девять процентов!), то получалось, что мы с Артемом абсолютно не подходим друг другу. Как же так? Меня это просто ошеломило. Весь август мы с Артемом очень плотно общались: он подтягивал меня по математике, где я ни в зуб ногой, я его, в свою очередь, по истории и литературе. Нормально ведь, да? Виделись почти каждый день, и от солнца, от близости, от случайных прикосновений, у меня лично было небольшое головокружение. Вокруг нас даже воздух слегка звенел. И Оптимум, между прочим, не подавал никаких тревожных сигналов. Значит, все было в пределах допустимых параметров. И вдруг – бац, лбом об стену, ни с того ни с сего. Ничего себе подарок к началу года!

На первой же переменке я побежала к Валечке (наш школьный психолог), и Валечка, посмотрев результаты, сказала мне, что, судя по показателям, это не любовь, а влюбленность. Типичная подростковая амплитуда: высокая сексуальная совместимость и низкая психологическая. Результат гормонального максимума, пояснила она. Если бы на месте Артема был кто-то другой, ты испытала бы то же самое. И добавила, что данная ситуация сопряжена с высокими рисками. Раньше, в эпоху до Оптимума, значительное количество браков заключалось именно в этот несбалансированный период. Людям казалось, что тут – на всю жизнь. Но проходил год-другой, чисто гормональное влечение истощалось, на первое место выдвигались психологические различия, брак распадался, и для многих это являлось настоящей трагедией.