– Например? – отвечаю я.

– Что угодно. Озеро из берегов вышло. Москвичи налет устроили. Поэтому им не до нас… Или другая версия: это на тебя покушение было, а я так, случайно влипла.

– Покушение?! – не верю я своим ушам.

– Не ори, оглушишь. А почему нет? Почему нет? Ты нам всем веришь? Доверяешь? С какой стати, парень?

– Но вы же… – я вконец растерялся. Просто не знаю, что тут говорить.

– По секрету всему свету. Я слышала разговор вождя и Кондрата Филипповича. Из того, что разобрала, следует: Афанасий решил от тебя избавиться, а учитель его отговаривал. Наставник так и сказал: «Если ты решил избавиться от Германа…»

– Что-о-о?! Избавиться?! Ну, Афанасий. Ну, скотина… За что?! Миротворцем считает, да?

– Я так поняла, ты нарушил какое-то равновесие, что ли.

– Ничего я не нарушал…

Даша не стала ничего объяснять. Или она сама не понимает ничего, или не может подобрать слов.

– Повторяю, это просто версия. Скорее всего, я чушь несу.

– Кстати. Давно спросить хотел.

– Да?

– А ты-то зачем сюда полезла?

– За тем же.

– Кристалл?

– Ага.

– А просила что?

– Это неважно, – холодно цедит женщина. И добавляет: – Делать-то что будем?

Я не отвечаю. Я не знаю, что сказать.

Как ни стараемся мы согреться, холод не отступает. Я с ужасом чувствую, как немеют руки, ноги. Холод подбирается к сердцу. Какая страшная смерть, бр-р!

– В общем, так, – решительно произносит Дарья Сергеевна после того, как попытки прыгать кончились ушибленными головами, а приседания – разбитыми коленями, – у нас остался один способ продержаться до подхода ребят.

– Ну, не томи. Что делать надо?

– Займемся сексом, – выдыхает она.

– Что?!

Моя челюсть резко рвется к полу. Вот так поворот…

– Или сдохнем от холода. Ты что предпочитаешь? Черт возьми, будь у нас другой выход, я бы ни за что на свете… Короче. Иди сюда, быстро, пока мы не замерзли оба! – кричит Дарья.

– Слушаюсь, командир, – отвечаю я.

Даша прыскает в кулак. Я тоже начинаю смеяться.

Этот смех окончательно растопил невидимую глыбу льда, разделяющую нас. Скоро в пещере становится очень, очень жарко…

* * *

Когда через некоторое время все члены племени, включая Кондрата и Ханифу, общими усилиями сумели пробиться сквозь завал в дальнюю часть зала Гиви Смыра, их взорам предстала идиллическая сцена.

Дарья Сергеевна и космонавт Буданов сидели рядом, укутавшись в куртки. Конечно, они замерзли, но не так сильно, как могли бы за столько часов заточения в каменном мешке. Вождь был уверен, что они найдут там два синих от холода, полумертвых тела. К всеобщей радости, худшие опасения не оправдались.

Афанасий рассказал вызволенным из темницы пленникам, как сначала в зал Апсны в первый раз за двадцать лет ворвались москвичи. На то, чтобы отбиться от них, ушло много времени. Потом вдруг стало выходить из берегов озеро. Наводнения не случилось, но и паника в пещере началась нешуточная. Лишь после этого люди заметили исчезновение Германа и Дарьи.

– А Ханифа где? – огляделся Герман.

– Она сначала заблудилась, потом упала и ногу подвернула. Мы встретили ее в пути. Вот так, тридцать три несчастья… Все к одному. Но вы живы, это главное!

Радостные возгласы, однако, вождь пресек: попасть под новый камнепад никому не хотелось. Со всей возможной поспешностью племя покинуло зал Гиви Смыра.

Никто не услышал, как на обратном пути Даша шепнула Герману на ухо:

– Спасибо. Это было здорово. Но заруби себе на носу: продолжения не будет. Никогда. И не приближайся больше ко мне. Ты все понял?

Герман рассеянно кивнул.

Конечно, он прекрасно помнил восхитительные минуты, которые провел с Дашей там, в темноте, в пяти шагах от смерти. Помнил ту дикую, первобытную страсть, что охватила их, превратила их тела в единое целое, спасла от могильного холода склепа. Но сейчас совсем другое волновало Германа. Слова Афанасия, которые тот произнес после осмотра места схода лавины.

– Не понимаю, чего эта груда вдруг осыпалась… Странно.

«Странно, – повторял про себя Герман. – Странно. Кто-то из них хочет твоей смерти, парень. Надо лишь понять кто…»

Маша Острикова, как обычно, проснулась раньше общей побудки и тут же выбралась из своей ямки.

Безумно хотелось спать. Вчерашние прогулки с пришельцем сильно вымотали девушку и физически, и морально. Тело Маши ныло и канючило, упрашивая поваляться лишние десять минут.

«Поспи, отдохни… Что тебе стоит?» – умоляли руки, ноги. Но Мария была непреклонна. Ранние подъемы стали для нее за долгие годы почти ритуалом. Это было единственное время суток, которое целиком и полностью принадлежало ей и только ей. Ее время. Невзирая на отчаянные протесты тела, Мария рывком подняла себя на ноги и тут же, чтобы взбодриться, несколько раз подпрыгнула на месте.

Вчерашний день остался в прошлом. Забылся, растворился, и не имело значения, что было вчера. Наступал новый день.

– Ну, с бодрым утром, Маша! – улыбнулась девушка.

Маша Острикова знала: если начать день с этих простых, обыденных слов, то утро, в самом деле, будет добрым. А следом и день.

– Такое вот волшебство, хи-хи-хи! – рассмеялась она, шагая к озеру.

Старушка Ханифа называла это «психологический установкой», но для Маши слово «волшебство» казалось намного проще, доступнее и понятнее.

Повсюду в своих ямках спали остальные члены племени. В стороне раздавался богатырский храп космонавта. На груди Германа – девушка расширила глаза от удивления – свернулась калачиком Машина кошка Рыжка. Острикова знала, что кошка, как заправский лекарь, всегда приходит по ночам к тем, кто плохо себя чувствует, но и предположить не могла, что зверек не испугается чужого человека.

– Вот куда ты делась! – ахнула Мышка и зашипела, стараясь никого не разбудить: – А ну слезай с него. Брысь!

Но Рыжка никак не отреагировала на шепот хозяйки.

В пещере царил таинственный полумрак: соседи людей по пещерам, друзья и помощники – светлячки – тоже нуждались в отдыхе. Днем они сияли в полную силу, а вот в остальное время суток либо совсем гасли, либо едва мерцали. Так в пещерах и определяли смену дня и ночи.

– Интересно, какой сегодня день? – задумалась Мария, но не смогла вычислить. Надо было дождаться начала занятий в школе.

* * *

Каждый урок Кондрат Филиппович, их наставник и учитель, знавший о прежнем мире больше, чем все остальные, начинал стандартной фразой: