– Слышу, – тихо откликается Даренка…

* * *

– Вот что мне на днях подумалось, – говорит Гудок. – В нашем доме из ребят жили только мы с тобой. Я на первом этаже, ты – на втором. А в доме напротив проживали Верка, Серый, Щербатый и Чукигеки. Итого – семеро. Теперь считай. Верки, Щербатого, Серого и младшего Чукигека нет на свете. Осталось трое. Из семи! И учти, сгинули все за последние десять лет. Один за другим. Как корова языком слизнула. Я даже чуть было стишок не сочинил. Только первую строчку придумал: «Прошлась смертяшкина коса по нашему двору». Дальше как-то не выходит… Кстати, ты в этом домике поселился… ну, в котором Верка, Щербатый и прочие обитали. Нехороший домишко. Как будто прокляли его. Заметь, все четверо погибших – оттуда. Может, Королек, тебе в другое место перебраться?

Разговариваем в кабинете Гудка, который (имею в виду кабинет) ничуть не изменился, точно он экспонат музея.

– Слушай, Гудок. Мне нужен пистолет. Боевой. Ты у нас тертый калач. Посоветуй, к кому обратиться?

– Ну вот, – расстраивается Гудок. – Окаянный домишко. Теперь и тебя прикончат, приятель. Кто ж тогда останется? Я да Чукигек. Но… Со многими большими людьми общался – вот как с тобой. И ручкался, и даже выпивал. А с Чукигеком, как стал он олигархом, – не довелось. Робею перед ним, честное благородное, на такую гору парень взобрался. Рядом с Чукигеком я – клоп.

– Так что, Гудок? Есть у тебя на примете человек, который продаст мне оружие?

Гудок задумывается.

– Вроде имеется один такой. Автослесарь от Бога. Мог бы заколачивать деньжищ – немерено. Но – вот беда – за воротник сильно закладывает.

И тут же набирает номер.

– Привет. Ты дома?.. Хочу направить к тебе своего приятеля. Поговори с ним. Я за него ручаюсь, как за себя…

Он произносит еще пару-тройку лаконичных фраз. Заканчивает словами:

– Понял. Скоро будет.

И – мне, подавая руку:

– Постарайся остаться живым, Королек. Я лично тебя ценю и уважаю… Да, и запомни: я тебя к этому мужику не посылал. И адреса не давал. Ты сам его нашел…

Окраина района, возникшего вокруг железнодорожного вокзала. Здесь в глухомани, от которой до вокзала, пожалуй, километров пятнадцать, чудится мерный гул поездов.

Это одно из самых опасных мест города. Вокруг, в основном, тоскливые «хрущобы», а жители делятся на два типа. Одни стараются быть как можно незаметнее, слиться с окружающей средой, прошмыгнуть, проскользнуть, не обратить на себя чьего-либо внимания. Другие, наоборот, открыто вонзают в тебя наглый и злобный взгляд, точно ищут повод придраться, выхватить нож.

Нужный мне человек живет бобылем в двухкомнатной квартирке. Едва появляюсь на пороге – он тут же выставляет на стол двухлитровую бутыль с пивом. А когда отказываюсь, произнеся дежурное «за рулем», добродушно заявляет:

– Без проблем. Один выдую.

Маленький, юркий, жилистый. В спортивном костюме цвета индиго. Лет под шестьдесят. Череп абсолютно голый. Лицо составлено из борозд, впадин, холмиков и напоминает кусок метеорита с двумя смышлеными блестящими дырочками глаз.

Он припадает к громадной кружке с пивом, словно целый день изнывал от жажды. Отпадает. Икнув, заслоняет рот ладонью.

– Ну так чего тебе надо, парень?

– Пушку.

– Круто. Я не любопытный, мне по барабану, для чего понадобилось мое изделие. Может, ты решил на зайчиков поохотиться, а? Верно?

Он внезапно ржет, демонстрируя вставные челюсти.

– Мне бы что-нибудь попроще и подешевле. Одноразовое, – говорю я.

– Такое не держим-с, – хмурится он. – Я ведь больше для себя стараюсь, душеньку свою грешную балую. Это как стих сочинить или музыку. Сердце радуется, когда такую красоту сработаю. Да еще и действующую.

– Адская убойная сила мне не требуется. Согласен на дамскую пулялку.

– Дамскую, говоришь?.. Погоди…

Он удаляется в комнату и возвращается с тупорыленьким пистолетиком, здорово смахивающим на игрушку. Длиной сантиметров десять, не более. В кухонном скупом свете поблескивает сизо-серый металл. Черные рифленые щечки рукоятки украшает вензель: переплетенные буквы F и N.

– Браунинг образца девятьсот шестого года, – констатирую я.

Мужик поднимает вверх заскорузлый палец.

– Вижу знатока.

– Куда там, рядовой дилетант.

– Не скромничай… Ну, какова мортирочка? Представь, когда купил сие чудо за пузырь водяры у одного там… алконавта, это была ржавая железяка неопределенной формы. А теперь – а? Зацени.

– Ты просто сотворил невероятное, – искренно говорю я. Меня вообще восхищают мастера, чем бы они ни занимались.

Беру пистолетик в руку. Удобный, точно сделан на заказ. Взвешиваю на ладони. Легкий. Засовываю в карман джинсов – в самый раз.

– Эх, не могу показать малыша в работе, – печалится оружейный мастер. – Пристреливал в лесочке, а тут, в квартире, не пальнешь. Ты уж сам пушечку тестируй. Будет мазать или сбоит – вернешь. Я не магазин, поверю на слово. У нас ведь с тобой полное доверие… или как?

Пристально вглядывается в меня антрацитовыми, слегка затуманенными пивом глазками.

– Сколько стоит? – интересуюсь я.

– Я, вообще-то, не для продажи эти штучки мастачу, – уклоняется он от ответа. – Мне его и отдавать-то не хочется. Привык. Хорош, шельма!

Любовно поглаживает пистолетик. У меня возникает неприятная мысль, что он набивает цену.

– Ну а все-таки. Почем вещь?

– Ты, парень, похоже, так и не понял. Я еще ни единой своей работы не продал. Ни единой! По двум причинам. Первая: не хочу париться на нарах за изготовление и сбыт оружия. А вторая такая: если из моего детища, которое я своими руками создавал, человека грохнут, вовек себе не прощу. Смекаешь? Мне Гудок говорил, что ты вроде сыщик. А теперь скажи как на духу: зачем тебе понадобился ствол?

– Собираюсь поквитаться с убийцей моей жены.

– Серьезная причина. Значит, ты его из этого браунинга…

– Только в самом крайнем случае.

– Ага. А, допустим, пришьешь его – куда пушку денешь?

– Выкину. Если, конечно, меня первого не прикончат. Тогда не смогу.

– А меня – если в живых останешься – не выдашь?

– Не сомневайся.

– Я Гудку верю как самом себе, а Гудок – как самому себе – верит тебе. Ну, и я… Пять кусков, – с неожиданной решимостью произносит он.

– А не дешево? Я бы и больше заплатил.

– Вот тебе к нему маслятки, – на его огрубелой ладони, латунно блестя, лежат маленькие патроны. – Шесть в магазин. И еще пять. Для пристрелки…