Сначала он никто, как и все спросонья. Между сном и пробуждением есть миг, когда человек кажется чистой доской, на которой можно случайно переписать всю историю его жизни. Парень моргает один раз, потом второй, третий и тут же, остановив взгляд на моей фигуре, а не на лице, становится Н. Е. Эндсли. Напрягая руки, он резко садится и вытягивает ноги. Но при виде меня из ранимого писателя во враждебной среде проглядывает Нолан, создатель фантастических миров превращается в парня, который боится воды.

– Привет, – мягко говорю я.

– Привет, Амелия.

От слетевшего с его губ имени между нами натягивается нить и, не сопротивляясь, я опускаюсь к нему на пол.

– Как… – он замолкает, указывая ладонью на лодыжку.

– Все не так плохо, – отзываюсь я, – придется отменить скалолазание на этих выходных, но это пустяки. Можно перенести на другой раз.

– Ты планировала заняться скалолазанием?

– Нет, – смеюсь я. Он не улыбается, хотя губы слегка подрагивают, будто Нолан обдумывает эту возможность.

– Ну…

Он запускает пятерню в волосы, понимает, что волосы все еще мокрые, и вытирает ладонь о ковер.

– Уолли здесь? – спрашиваю я. – Он не выглядел таким уж несчастным.

– Этот идиот дома с Алексом. Он в порядке.

– Хорошо. Ну, что с ним все хорошо.

– Ага.

Мы смотрим куда угодно, только не друг на друга, а доносящееся с первого этажа тиканье часов скрадывает тишину.

Если бы я наводила сейчас объектив, то точно скрыла бы одного из нас, чтобы не вызывать у зрителя чувство неловкости.

– Дело в чем-то еще? – наконец интересуюсь я. – Почему ты спишь здесь?

Мы вдвоем наблюдаем за его рукой, скользящей по ковру.

– В Ормании, – начинает он, не поднимая взгляда, – «Древний свод законов» гласит, что пока человек не расплатится за спасение, то будет обязан жизнью тому, кто спас его.

Я моргаю.

– Знаю. Я читала.

Он слегка медлит.

– Итак?

– Итак?

Его рука останавливается, и мы встречаемся испытующими взглядами.

– Как ты хочешь, чтобы я расплатился?

Я сразу же вспоминаю о Дженне: спросить о беседе во время их короткой встречи, о сто первом экземпляре и как она его успокаивала.

Но если стану допытываться об этом, то только предам Нолана. Стану королевой, которая обезглавит рыцаря, наклонившегося, чтобы принести присягу. Я просто воспользуюсь парнем, если сразу после произошедшего на озере попрошу его оформить в слова предательскую истину.

Расспросы о Дженне разорвут только появившуюся между нами связь, а от одной мысли об этом мое сердце начинает болезненно сжиматься.

Я смеюсь над его предложением, пытаясь покончить с ним.

– Я не тебя спасла. Я спасла Уолли.

Нолан не желает закрывать тему.

– Он не в состоянии расплатиться за спасенную жизнь, так что, будучи его хозяином, я буду действовать от его лица.

Я отвожу глаза от напряженного взгляда Нолана и щипаю складку ковра в непосредственной близости от его руки. Его мизинец слегка тянется к моим пальцам, будто борется с притяжением магнита и в конце концов проигрывает.

– Я думала, ты не веришь в магию, – замечаю я.

– Не верю.

– Тогда зачем ссылаться на «Древний свод законов»?

– Этот свод больше походит на кодекс чести, чем на законы магии. Во всех мирах, выдуманных или реальных, должны быть моральные устои.

– Как благородно, – бормочу я.

Если он не желает отступать от темы разговора, то, должно быть, задумал… что-то мне предложить.

– Что ты предлагаешь? – напрямую спрашиваю я.

– Вэл сказала, что со времени приезда ты ни одну книгу не выбрала. Почему? – отвечает Нолан.

Меня поражает, что Валери это заметила, обмолвилась Нолану и беспокоится, но я не показываю виду.

– Да я здесь только сутки. Кроме того, нельзя отвечать вопросом на вопрос.

– Я только что это сделал. – Уголки его губ взлетают, но тут же вытягиваются в мрачную линию. Он дергает за нить между нами, проверяя ее на прочность. – Могу ответить за тебя, если желаешь.

Я фыркаю.

– Удачи. Пусть удача поможет тебе.

– Дело в Дженне, – заявляет он, – в ее смерти. Ты винишь себя за наслаждение тем, что нравилось вам обеим, будто это оскорбляет память о ней.

– Откуда ты знаешь, что нам нравилось?

– Ты была на фестивале, не так ли? – Он смотрит на меня пустым взглядом, полностью обнажая мою душу для нашего общего исследования.

Меньше месяца назад я больше всего на свете хотела находиться с Н. Е. Эндсли в одной комнате, битком набитой людьми. Вот что бы произошло в параллельной вселенной. Он бы появился на фестивале, но не встретился бы с Дженной. Подписал бы мою книгу (возможно) и вежливо кивнул (вряд ли), когда за одну минуту я бы попыталась высказать свое мнение о «Хрониках» (несомненно), и на этом все бы закончилось.

Мне трудно примириться с вселенной без Дженны, и еще тяжелее признать, что, пожалуй, только в этой вселенной Нолан протягивает руку и берет мою ладонь. В остальных мирах, где я встречаюсь с Ноланом Эндсли, Дженны нет рядом, и я не знаю, какие чувства испытывать по этому поводу.

– Со мной случилось нечто подобное, – осторожно признается Нолан, не замечая мою задумчивость. – Но связано было с музыкой, а не с книгами.

Я сглатываю.

– Прошло?

– Со временем. Вернее, я справился с этим. Однажды решил послушать музыку, даже если в итоге умру от нее, чего не произошло. Так что мне удалось.

Над головами завывает ветер в вентиляции и обволакивает комнату шумом, еще одним защитным слоем, который мы свиваем вокруг себя.

– Но она другая, – говорит Нолан, – музыка не осталась прежней.

– В смысле другая?

Парень разворачивает мою ладонь и пробегает пальцами по линиям на ней, будто читает мое будущее.

– Тоску трудно игнорировать, – почти шепчет он. – Иногда прослушивая некогда любимые партии оркестра с постепенным нарастанием мелодии, мне становится грустно, а не радостно. Видимо, дело в эмоциональном спектре. Говорят же, что с возрастом, опытом и тому подобным начинаешь испытывать больше чувств; но мне кажется, что меньше, понимаешь? Ну, начинаем мы здесь, – он опускает мою руку и рядом помещает свою, – но чем больше с нами происходит, тем больше мы осознаем, насколько соотносятся наши эмоции. Они подпитываются друг другом. – Он подвигает ближе свою ладонь. – Даже хорошие события, значительные события наполняют тебя жизнью и проявляют в тебе эмоции только потому, что однажды ты прошел через плохое. Потому что ты понимаешь, что не будешь вечно на этой планете. Моя мысль не совсем мрачная, ведь больше нам ничего не остается; но и не совсем радостная, ведь ты мечтаешь всегда испытывать такие эмоции.