…Перед Калениным во всей своей красе предстал профессор Адольф Якобсен. Был он в белоснежном костюме и в башмаках цвета молочной пенки, которые своей легкой матовой желтизной должны были подчеркивать бескомпромиссную белизну костюма. Распахнутый ворот нежно-розовой рубашки с длиннющими языками модного воротничка заполнял шейный платок кумачового цвета, завязанный узлом так, что в его центре располагалась золотая звезда, обрамленная серпом и молотом. Якобсен смешно тянул шею из кумачовой пены платка и неистово, с каким-то настойчивым садизмом, каждые две секунды наотмашь хлопал себя ладонью по лысине. Этим он демонстрировал крайнюю степень возбуждения и восторга. Было совершенно очевидно, что он искренне удивлен неожиданной встречей с Калениным.

Не меньше был удивлен и сам Каленин. Он сохранил о профессоре очень противоречивое мнение и помнил, что от взбалмошного немца можно ожидать всего, чего угодно. Его мучил вопрос: как профессор оказался в его жилище? Для чего? Да еще столь точно угадав время своего появления – ровно тогда, когда надо было вытащить Каленина из заточения… Поэтому, внутренне ликуя от нежданно полученной свободы, Беркас виду не подал и даже, напротив, соорудил на лице гримасу нескрываемой подозрительности.

Немец же выделывал вокруг него замысловатые телодвижения, норовя по привычке схватить за щеку или, того хуже, облизать своими обширными и вечно влажными губами. Не добравшись до лица, он схватил его за плечи и развернул к себе, так что полоса света упала Каленину точно на поврежденную щеку. Профессор по-детски ойкнул и испуганно отдернул руки, так как наконец-то разглядел на месте каленинского правого глаза огромную фиолетово-красную опухоль.

– Что это? Как это случилось? Тебя ударили? Кто, Беркас? Неужели эта мерзкая тварь? Это она закрыла тебя здесь? И избила? Вот змея! А зачем? Что ты натворил? – Профессор выстреливал вопросы как из пулемета, абсолютно не настаивая на ответах. – Давно тут?

– Минут десять… – успел вставить Беркас.

А профессор продолжил стрельбу, будто беседуя сам с собой:

– У меня давно есть ключи… Герман дал их мне за неделю до смерти… Я уже приходил сюда на днях…

– Да?

– Так зачем она вас закрыла?…

– Зачем вы приходили?…

– Как – зачем?… – Якобсен неопределенно хмыкнул. – По просьбе доктора Шевалье.

– Он позвонил вам с того света? Или, может быть, написал письмо?

Якобсен намек на письмо не понял и уточнил:

– Он просил, если что, помогать Констанции… Вот я и решил посмотреть, как тут дела, все ли в порядке. Ну… то есть… нет ли каких-нибудь проблем у вдовы…

– Значит, так, господин Якобсен, – раздраженно прервал профессора Каленин. – Мне надоело, что меня все пытаются держать за дурака! Либо скажите все как есть, либо давайте прекратим эту бессмысленную беседу. Я собираю чемодан и ухожу… Вы, если хотите, можете остаться. Фрау Шевалье отбыла в неизвестном направлении вместе с тем субъектом, с которым мы были у вас в гостях, с мистером Беккером, если помните. Но уверяю вас, она скоро вернется. И тогда вы сможете объяснить ей цель вашего визита. Может быть, она даже придет в умиление от предсмертной просьбы мужа присматривать за ней… Хотя не думаю…

– Ну ладно, ладно, – перебил его Якобсен. – Не сердись. Я скажу тебе правду! Я ищу кое-какие бумаги, которые оставил Герман…

– Если вы ищете так называемый архив Шевалье, то вынужден вас сильно огорчить…

– Ты знаешь про архив?! – Профессор буквально подпрыгнул на месте, что при его долговязости было вовсе не безопасно, учитывая низкие потолки полуподвала. – Где он? Ты его видел?

– Видел! Правда, мельком. Я толком не понял, что это за бумаги. Ну рисунки… И что? Тем обиднее, что именно из-за них эта ведьма заперла меня в подвале…

– Она заперла тебя из-за рисунков Германа? – искренне удивился профессор.

– Представьте себе, из-за них! – огрызнулся Каленин. – Она решила надежно спрятать бумаги до того, как я позвоню в посольство и расскажу про этот чертов архив.

– А глаз? Они тебя били?

– Не успели. Это случилось до того…

Каленин коротко рассказал про ночное нападение и закончил решительным выводом:

– Вокруг все взбесились из-за этого архива. Расскажите мне, в конце концов, что это за рисунки такие и почему их все ищут… Только давайте уйдем отсюда…

– Поехали! – согласился Якобсен. – Тут недалеко есть замечательная пивная под названием «Der Zwibel»[15]. Отличное место! Лучшее пиво в Бонне! Хозяин – мой студент. Я имею там сумасшедшую скидку… Поболтаем и вмажем! – Последнюю фразу Якобсен произнес по-русски и, шумно вздохнув, неожиданно запел, причем фальшиво и противно: – «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем!»

…В пивной было не протолкнуться. В зале плотными группами стояли в основном мужчины, хотя в некоторых компаниях встречались и дамы. В этой густой человеческой массе стремительно и в то же время величаво плавали дородные официантки в баварских национальных костюмах. Были они все, как на подбор, в той выдающейся телесной кондиции, которая при внушительности массы исключает всякий намек на рыхлость и впечатляет здоровой упругостью.

Жарко дыша и элегантно прокладывая плотным бедром дорогу к очередному клиенту, барышни умудрялись нести перед собой до десяти полуторалитровых кружек с пивом, прижимая их к себе так, чтобы приподнять полуобнаженный бюст на рискованную высоту. Казалось, еще миллиметр, и пространства, оберегающего могучие округлости, не хватит и оно с треском разлетится, к всеобщему удовлетворению. Но ничего подобного, разумеется, не происходило…

Публика воспринимала официанток как неотъемлемую часть процесса поглощения пива. С ними перебрасывались шутками, успевали поинтересоваться всевозможными подробностями личной жизни, а иногда находился ловелас, который фривольно чмокал красавиц в тугую щеку или даже ловчился приложиться губами в область шеи, поближе к заветным округлостям.

Те достойно принимали ухаживания или, если того требовала ситуация, находили возможность тактично увернуться от назойливого клиента. При этом они продолжали безукоризненно выполнять свою нелегкую работу: без всякой записи запоминали заказ каждого клиента, отмечая количество выпитого им пива стремительным карандашным штрихом на картонной подложке под кружкой, которая обменивалась на полную ровно в ту секунду, когда янтарная полоска пива окончательно исчезала под осевшей на дно пеной…

Именно одну из таких див, тащивших гору пустых кружек, и ухватил за локоть Якобсен. Он развернул ее к себе и, обхватив своими длиннющими руками, сумел дотянуться влажными губами до лица.

– Привет, Грета! – неистово орал профессор, стараясь перекрыть мощный гул переполненного зала. – Нам надо поговорить!