— Нет.

— Ну, вот оно так и получилось. Ну да ладно. Как я понимаю, к вечерней трапезе я уже опоздал?

— Увы, мастер Макс… И службы в храме все пропустил… Тем не менее, твой хлеб и квашенная капуста лежат в миске у печи.

— Вот спасибо, брат Теодор, удружил! Но, как говорят у меня на Родине, всему своё время. Сейчас мы тут потихоньку шпротики соорудим, ты как к этому относишься?

— Не знаю такое кушанье. Рад буду поучиться, мастер Макс…

— Добро! Ну-ка, Янек, давай-ка тащи сюда бадейку с водой, да потом полей мне: гигиена в нашем деле — самонужнейшее дело.

С этими словами я скинул на лавку дорожный плащ и принялся закатывать рукава куртки. По-хорошему, стоило бы совсем её скинуть, чтобы не изгваздать рыбой, однако шокировать здешних работников ножа и поварёшки видом пропотелой футболки с вылинявшей эмблемой RAF я не рискнул. Судя по насторожённым лицам, сам процесс мытья рук перед началом готовки был для них уже достаточной идеологической диверсией. Приготовив своё мыло, я скомандовал немому начать процесс полива.

— Да, мастер Макс, видно и впрямь вокруг ваших мест излиха магометан обретается, коль и такой добрый христианин, как ты, омовения производит по их примеру…

— А при чём тут магометане, брат Теодор? Беда не в магометанах, а в микробах. Не хочется что-то животом маяться.

— Все болезни — от Господа…

— Все болезни — от Дьявола, брат Теодор. А Господь лишь дозволяет их существование, равно как и существование Нечистого, испытывая нас: насколько мы погрязли в грехе гордыни и самомнении, отрицая чистоту духовную. Помнишь, что сказано было: "Здоровый дух — в здоровом теле". Следовательно, если мы в своей гордыне или лености допускаем болезнь телесную, то тем самым мы наносим вред и бессмертной душе! На вот лучше мыло, омой и ты ладони свои.

"Эка, завернул! Сказывается длительное общение с религиозно озабоченным контингентом. Эдак я скоро проповеди в костёлах задвигать научусь. То ли ещё будет!"

Как ни странно, монах внял моей речуге и, поддёрнув рукава сутаны, тоже подставил руки под струю из янекова ковша.

— Ну, что, приступим с богом?

— Приступим, мастер Макс, ибо Он есть наша опора и защита…

— Значит, вот что, братья… Сами говорите: дескать, хотите учиться. Так?

— Так.

— А учиться лучше всего на практике. Значит, порядок действий такой: ты, Янек, моешь рыбу и подаёшь мне. Я её обезглавливаю и потрошу. Ты, брат Теодор, чистишь лук и нарезаешь его полукольцами. Да, в сковороду налей три кружки деревянного масла да примости близ огня: пусть греется. Вопросы есть? Вопросов нет. Приступаем!

И понеслось…

Неразлучным ножом-живорезом я резал и потрошил рыбёшек, сушил их, выложив рядками тут же на столе, обжаривал слегка лук, а после и рыбок в кипящем масле. В котле слоями укладывал лук с рыбой, чёрным перцем и лавровым листом, горчицей и солью, кипящей смесью уксуса, воды и масла заливал получившийся "слоёный пирог", из остывшего маринада аккуратно вылавливал аппетитно пахнущие рыбьи тушки… Впрочем, процесс подвешивания шпротов для копчения в печной трубе я всё-таки передоверил послушнику. Ну нет у меня навыков подцепляния куканов на ощупь внутри средневековых отопительных систем, да и габариты мои, если честно, не слишком позволяют. Ничего, придёт день — соорудим и мы приличную коптильню! Таким вот образом всё содержимое моей корзины постепенно перекочевало внутрь кухонной трубы. Что-что, а сытная трапеза братьям-бенедиктинцам будет обеспечена на сто процентов.

— Ну вот, теперь надо тут прибраться да смело можно и отдохнуть! — заявил я по окончании очередного кулинарного эксперимента своим добровольным помощникам. — Шпротам ещё сутки висеть-коптиться надо. Эй, стой! Куда котёл с маслом поволок?

— …

Естественно, немой ничего мне не ответил.

— Масло с маринадом слить в один горшок, как только рыбка прокоптится — её туда!

— А зачем было вынимать-то? — оторопело вопросил брат трапезный.

— Так надо, брат Теодор. Так надо.

— А-а-а…

… Следующие два дня я провёл, мотаясь как мотыль максимовского станкача со скоростью пяти дюжин движений в минуту… Ну, это я фигурально, конечно: паузы между беготнёй по городскому рынку, консультациями с отцом келарем и кухонным священнодействием в трапезной обители всё-таки перепадали — но, увы, очень короткие. С братом Теодором у меня наладилась полнейшая кооперация. От былого недовольства моим присутствием в святая святых монастырской кухни у бенедиктинского повара не осталось и следа. Брат Теодор выпытывал у меня "экзотические" блюда наподобие салата из репы с луком и огурцами и недо-винегрета из бурака с фасолью и тем же луком. Эх, что бы картофелю расти не в Новом, а в Старом Свете!.. Сам же монах щедро делился рецептурой современной средневековой кухни, то и дело заостряя внимание на "постности" или "скоромности" ингредиентов того или иного блюда. Как выяснилось, в своё время нынешний суровый бенедиктинец был личным поваром у одного из пражских ратманов. Однако в связи с неким конфликтом, назревшим на почве образовавшейся внебрачной беременности старшей дочери работодателя, Теодор, носивший тогда иное, мирское имя, был вынужден "самоликвидироваться" подальше от крупного города и сменить поварскую камизу на сутану, а щегольскую бородку на тонзуру. Но, как сказано в "бородатом" анекдоте: "бороду, положим, можно и сбрить, а вот идеи-то куда денешь?". Так что о питании аристократов и разного рода богатеев в этом времени он мог бы написать толстючую книжищу… Если бы знал грамоту.

А ведь неплохо, совсем неплохо кушали здешние городские "олигархи". Ни в какое сравнение с монастырской, а уж тем более — с крестьянской пищей! Об упечённой до состояния мельничного жёрнова каше или о разваренных лохмотьях, сползающих с рыбьего скелета, и речи не было. Любили чешские паны ратманы повеселиться, особенно пожрать, что есть, то есть. Думаю, за технологию приготовления некоторых праздничных блюд кое-кто из владельцев знаменитых ресторанов рад был бы заплатить немалые денежки. Являясь человеком любознательным и не отказывающимся от экспериментирования, я, естественно, решил использовать не только навыки, полученные в родном мире, но и вновь узнанные рецепты, в первую очередь сладостей.

Конечно, слегка напрягали остатки языкового барьера — всё-таки старонемецкий и старочешский заметно отличаются от того языка, который употреблялся в моё время. Но тут уж делать нечего, и приходилось иногда домысливать значение непонятных фраз. Так, я долго пытался понять, что такое "сарацинское зерно", пока, наконец, не выдержавший моей "дурости" Теодор, раздражённо рявкнув какое-то непереводимое старочешское выражение, не брякнул на стол корчагу с обыкновеннейшим рисом. Что-что, а рис в двадцать первом веке в кулинарии применяется повсеместно, и я с лёгким сердцем принялся за стряпню.

Первым делом, естественно, рис подвергся мойке и десятиминутной варке. Потом вода была слита и котёл с рисом помещён на маленький огонь, где и сушился, постоянно перемешиваясь. Потом в котёл вылил шестикратный объём молока и эта смесь на маленьком огне продолжила вариться ещё полчаса, до густой консистенции. По готовности закрытый деревянной крышкой котёл был снят с печи и ненадолго отставлен в сторону. В другой котёл я высыпал перетёртый в ступке миндаль — в том же объёме, что изначально и рис и почти столько же мёда. Всё это тут же было залито крутым кипятком и вновь доведено до кипения. Засим посудина с рисово-молочной кашей была вновь возвращена на печную решётку, где в неё был вылит получившийся миндальный сироп. После этого смесь уже окончательно была доварена около пяти минут на слабом огне. Потом я выложил получившееся кушанье на длинную доску, сформовав с помощью деревянной лопаточки своеобразные сладкие "котлетки" и отнёс с помощью немого Янека доску с десертом в монастырский ледник. Ещё раз отметил для себя цивилизованность братьев-бенедиктинцев: ведь не только до сортира ребята додумались, что уже громадный плюс, но и собственный "холодильник" завели! Вот только продукты из такого таскать замаешься, но совершенства в мире нет…