Оуэн услышал, как дверь открылась и снова закрылась.

Рэтклифф казался встревоженным, когда снова заговорил:

– Опять пойдут слухи.

– Я и так это знаю, – прямо сказал король. – Еще с тех пор, как ее первый план провалился, когда вдова моего брата надеялась выдать принцессу Элизу за моего противника, чтобы она смогла стать королевой Кередигиона и сохранить династию. Эта интрига стоила мне ран на Амбионском холме. Потока ради, Элиза могла бы стать королевой! Она или Дансдворт, если бы им обоим не запретили. Но этот парень слишком похож на своего отца, чтобы доверять ему престол.

– И вы не назовете ее своей наследницей? – осторожно спросил Рэтклифф.

– Я не могу, – тихо ответил король. – Не после всего, что случилось.

Рэтклифф вздохнул.

Руки Оуэна совершенно онемели, он их не чувствовал. Капли пота стекали по его груди. Но он держался. Он поддерживал себя силой воли, приказывая себе быть таким же твердым, как одна из его плиток.

– Ну, девушка, конечно, переживает за вас. Она сразу прибежала сюда. Я знаю, что она ваша племянница, государь, но есть… прецеденты. Если бы вы снова женились, это принесло бы стабильность королевству. – Он усмехнулся. – По ее словам, даже ее мать желает вернуться к власти – достаточно, чтобы убедить дочь вступить в этот брак.

– Не морочь мне голову, – отрезал Северн. – Прекрати. Я поручу Хорвату найти мне жену, когда буду готов. Если я когда-нибудь снова буду готов. Хорошую иностранную девушку, которая не говорит на нашем языке и не понимает наших обычаев. Таков мой выбор. Жаль, что окситанская принцесса слишком юна. Это королевство было бы хорошим дополнением к моим землям.

– Тогда я оставлю вас с вашими размышлениями, – сказал Рэтклифф. Оуэн услышал приближающийся звук его шагов, когда он подошел к дверному проему. Он вошел в секретный туннель и закрыл дверь на задвижку и вернул крышку глазка на место. Затем двинулся обратно по коридору, а Оуэн все еще дрожал, пока Рэтклифф не исчез во тьме.

Он ждал, пока не наступила полная тишина. Не было также и света. И Оуэн с ужасом понял, что ему придется блуждать в темном туннеле, потому что почти невозможно найти выход без свечи.

И он не осмелился войти в королевскую спальню, чтобы забрать ее.

Если Оуэн и испытывал страх перед приездом в Кингфонтейн, это было ничто по сравнению с блужданием по тайным туннелям дворца в полной темноте. Он старался изо всех сил, чтобы найти правильный путь, ощупывая стены и даже ползая по земле, но его усилия были совершенно напрасны. Он безнадежно потерялся, и ночь, казалось, будет продолжаться вечно. Слышались звуки, которые он понимал: шуршание крыс, скрип дерева и случайные порывы ветра. Но доносились и звуки, напоминавшие человеческие стоны. Его воображение вмиг дорисовало остальное – это были призраки мертвых принцев, чьи тела так и не были найдены.

Его храбрость была полностью истрачена, и его поглотила жалость к себе. Ему показалось, что он увидел впереди полупрозрачную фигуру, призрак, очертаниями похожий на человека, но полностью состоящий из пыли. Призрак молча подошел к нему. Оуэн зажмурился и спрятал лицо в ладонях. Он пытался расслышать шаги. Ничего, даже звука дыхания. Он осторожно глянул – человек стоял, весь из мошек и клубящейся пыли.

Оуэн застонал от страха и заплакал. Он ждал, что существо схватит его и унесет в пустоту. Ужас заставил его скорчиться на полу и, задыхаясь, рыдать, издавая всхлипы, что становились все громче и громче. Он ничего не мог с собой поделать. Все было лучше, чем оставаться потерянным в туннелях до утра. Он горько плакал, желая, чтобы его родители никогда не производили его на свет.

Он не знал, как долго лежал, свернувшись на полу, и плакал. Лишь с болью и напряжением ждал самого худшего. И тогда его глаза заметили свет. Рэтклифф! В этот миг он почти рад был, что его схватят.

Он поднял голову, пытаясь дышать сквозь слезы, глотая рыдания, а затем увидел Анкаретту, идущую к нему со свечой. Оуэн не был уверен, не игра ли это его воображения, но поднялся на ноги и с облегчением подбежал к ней. Он обнял ее и прижался щекой к ее животу. Он был так рад ее видеть, так рад, что его нашли!

Она опустила подсвечник и обхватила его голову. Гладила его волосы, его шею, тихо шепча, что все будет хорошо. От нее замечательно пахло. Даже в безопасности ее объятий он продолжал дрожать, не в силах подавить ужас.

Анкаретта опустилась на колени, приблизившись к его лицу, и прижала ладонь к его щеке. Ничего не говоря, она посмотрела ему в глаза, ее взгляд был полон грусти и безмятежности. Затем она наклонилась и поцеловала уголок его глаза, откуда все еще текли слезы. Она пробормотала слово на языке, который он не знал, и он вдруг почувствовал покой. Его сердцебиение стало замедляться. Слезы прекратились. Вместо ужаса он испытал облегчение. Тепло и доброта охватили его, прекратив судороги.

Все еще стоя на коленях, Анкаретта взяла подсвечник. Затем она поднялась на ноги и протянула Оуэну руку. Он вцепился в нее, переполненный благодарностью, что его уводят из тьмы.

Она отвела его в спальню и поставила подсвечник на стол возле кровати, прежде чем укрыть его одеялом. Он мог только смотреть на нее с благоговением. Он сделал бы что угодно, лишь бы только она попросила. Как только он успокоился, она опустилась на колени у его кровати, оперлась локтем на матрас и подперла подбородок костяшками пальцев.

– Мой маленький Оуэн, – прошептала она с любовью, убирая его волосы со лба.

Он кивнул, чувствуя, что новый приступ ужаса пытается проникнуть в его существо. Однако ужас не смог побороть благодать, воцарившуюся в его сердце.

– Это… это была магия? – просто спросил он ее.

Она слегка сморщила лоб:

– Ты о чем?

– Ты поцеловала меня в глаз и что-то прошептала. Это была магия?

Она слабо улыбнулась, а затем кивнула.

– Ты можешь научить меня этому? – взмолился он.

– Ты слишком мал, – ответила она, постучав тонким пальцем по его носу.

– Ты научишь меня, когда я стану старше?

Она поджала губы, как будто вопрос вызвал у нее боль.

– Если смогу, – ответила она после паузы.

– Я больше не хочу быть шпионом, – сказал Оуэн, уверенно качая головой. Его веки опустились, и он внезапно почувствовал, как на него навалилась усталость. – Я так боялся.